продолжало крутиться одновременно с взлетами и падениями имперских держав.

Бедствия, постигшие греческий мир, были результатом неспособности полиса как политической формы удовлетворить духовные, социальные и экономические запросы граждан. К концу Пелопоннесской войны политическая демократия и интеллектуальное просвещение в Афинах уже находились в конфронтации. Суд над Сократом и его смерть в 399 г. усугубили раскол. Философы IV в. со всей серьезностью относились к ужасному обвинению, брошенному Сократом, когда он выступал в свою защиту: «Человек, действительно борющийся за права, должен вести частную, а не общественную жизнь, если он хочет хотя бы ненадолго остаться в живых». Платон стал советником не в Афинах, а у Дионисия, интеллектуалы играли роль не вождей, а критиков афинской демократии. В IV в. возникли литература и искусство нового типа, черпающие свое вдохновение не в государстве, а в личности.

Философия интересовалась главным образом душой; трагедия, берущая пример с психологической драмы Еврипида, но лишенная духовной силы, быстро захирела; комедия, потеряв интерес к политике, превратилась в социальную комедию нравов. Лирика, прежде вдохновлявшаяся по-перикловски интенсивной эмоциональной и религиозной верой в просвещенную демократию, исчезла из трагедии и комедии. Ее место заняла риторика – риторика адвоката перед судом, риторика политика перед присяжными, риторика народного вождя перед публикой. Эти тенденции в философии и литературе присутствуют и в искусстве этого периода, почти лишившемся изобразительности.

Поскольку государство утратило свою притягательность для граждан, они все больше внимания уделяли личным интересам. «Вы покидаете народное собрание, – говорил Эсхин афинянам, – не обсудив вопросы, а поделив доходы, подобно пайщикам предприятия». В греческих государствах между интересами собственников и интересами неимущих существовало четкое разделение, и столкновения между ними вели к революциям. Причинами гражданских конфликтов были, согласно Демокриту, зависть, а по мнению Фукидида, стяжательство и амбиции, и оба они на первое место ставили личную ответственность, в то время как взгляд экономиста был выражен Платоном в середине IV в.: «Ни в одной части гражданского тела не должно быть ни глубокой нищеты, ни богатства, ибо и то и другое порождает раздоры, которые правильнее было бы назвать подрывом». Причины войн между государствами в целом были теми же: стяжательство и амбиции граждан и экономические потребности государства или одного из классов в государстве. В 425 г. афиняне «нацелились на большее», и с того времени мотив стяжательства возникает вновь и вновь. В 355 г. Ксенофонт поставил политический диагноз в экономических терминах: «Нищета большинства вынуждает нас проявлять не уважение, а агрессивность в отношениях с другими государствами».

Когда класс трудящихся или наемных работников в основном состоит из рабов, социальная пропасть между владельцами собственности и неимущими расширяется. Богатство (euporia) и бедность (aporia) в IV в. означали наличие или отсутствие капитала (ousia), а не получение высоких или низких заработков. Владелец даже самого малого капитала смотрел свысока на гражданина, зарабатывавшего себе на жизнь каким-либо плебейским занятием (banausia). Ибо капитал обеспечивает досуг, а досуг, по словам Аристотеля, «необходим для самосовершенствования и участия в политике». У кого нет капитала, у того нет и досуга. Такие люди вынуждены трудиться, чтобы прожить, подобно квалифицированному рабу, и составляют рабочий класс (chernetikon). Платон и Аристотель в своих идеальных государствах поднимали всех граждан выше этого уровня, наделяя их двумя разновидностями капитала – землей и рабами. Афиняне пытались наделять землями в виде клерухий тех, кто на родине не имел достаточного капитала. После неудачи с клерухиями демократические вожди стали выплачивать бедным гражданам государственное жалованье. Аристотель осуждал этот метод, потому что государственного жалованья недостаточно, чтобы поднять бедняков выше уровня пролетариата. Вместо этого «избыточные доходы следует раздавать бедным (aporoi) крупными суммами, чтобы те могли приобрести земельный участок или получить капитал (aphorme) для торговли или земледелия… и таким образом они могут достичь длительного процветания (euporia)». «Так, – писал Аристотель, – по моему мнению, делится государство: на богатых (euporoi) и бедных (aporoi)», или, как сказали бы мы, на капиталистов и некапиталистов. Таким образом, Аристотель не видел смысла в пособиях по бедности, которые являются лишь разновидностью жалованья. Он полагал, что все граждане (или как можно большее их число) должны обладать капиталом.

Рабы в большинстве государств трудились наравне со свободными гражданами, будучи и художниками, и конторскими служащими, и гребцами, и сборщиками урожая. Крупных фабрик не было, но в иных мастерских, изготовлявших, например, ножи или кровати, число рабочих достигало 50–60. Обычно владелец рабов заставлял их трудиться на себя, но мог и давать их внаем другим предпринимателям и присваивать часть их заработков (apophora). В результате заработки свободных граждан, которым приходилось конкурировать с рабским трудом, оставались низкими и едва поспевали за ростом цен на хлеб. В то же время спрос на рабочие руки уменьшался, так как все больше предпринимателей заводило собственных рабов. Кроме того, среди граждан возрастало презрение к физическому труду (banauson ergon). В V в. оно еще не слишком заметно, но во второй половине IV в. Аристотель писал, что «наилучшее государство не должно принуждать граждан к физическому труду, потому что в наши дни труд – удел рабов и иностранцев». Именно это происходило в Фивах. В политическом плане никто не мог лишить бедного гражданина политических прав, если государство было демократическим и платило ему за выполнение политических обязанностей. Поэтому беднейшие афинские граждане рьяно боролись за демократию, а нередко и за агрессивную внешнюю политику.

На малозаселенном материке подобное состояние дел не имело бы столь серьезных последствий. Но греческие полисы были населены намного плотнее, чем национальные европейские государства. Полуостров страдал от избытка населения, возникавшего отчасти из-за естественного прироста, отчасти из-за ввоза рабов. Ярким примером может служить Флий: в IV в. в нем было впятеро больше гоплитов, чем в 479 г. Хотя земледелие в IV в. велось намного интенсивнее и квалифицированнее, чем когда-либо раньше, сельская местность не могла принять избыточное население, и оно сосредотачивалось в городах с их накалом политических страстей. Старые города увеличивались (например, в Афинах около 330 г. почти половину населения составляли их граждане, хотя около 430 г. их было чуть больше трети), а в Аркадии, Мессении, Фессалии и Сицилии возникали новые. Тем не менее избыток граждан, не имевших регулярных доходов, имел следствием массовое обнищание: многие семьи бродяжничали в поисках пропитания. Исократ в 356 г. говорил, не слишком преувеличивая, что «из перемещающегося населения проще, чем из гражданского, набрать армию, которая к тому же будет больше и сильнее». В большинстве греческих государств перенаселенность увеличивала потребность в импорте продовольствия, особенно зерновых, которые поставлялись в основном из Сицилии, Фессалии, южной России и Египта. Государства оказывались в большей зависимости от торговых договоров с другими государствами, а в случае невыполнения договоров – от применения военной силы. Второй Афинский союз быстро вырос как раз благодаря тому, что он обеспечивал как охрану торговли, так и свободу от политических преследований.

В итоге полис как политическая форма терял свою самодостаточность. Он лишался духовной приверженности наиболее просвещенных граждан; ему не удавалось объединить классы, он не гарантировал экономическую безопасность. Его недостатки становились причиной внутренних раздоров и внешних войн. Дионисий пытался решить проблему, объединив несколько полисов в одну космополитическую державу, Ясон – воссоздав институт тагов, Мегара – сохраняя нейтралитет, а другие полисы шли проторенной тропой империализма, маскирующегося под коалиции. Но ни одно государство или группа государств не могло обеспечить длительной стабильности греческому миру, и к 354 г. рухнули и империя Дионисия, и Афинский союз, и Беотийская коалиция в центральной Греции.

Афины по-прежнему задавали тон в греческом мире своей культурой и стабильностью. Положение Афин было более благоприятным, чем у любого другого государства, потому что в мирное время они являлись центром греческой и почти наверняка мировой торговли. В течение всего столетия объем товаров, проходивших через Пирей, служивший перевалочным пунктом, непрерывно возрастал. Численность гражданского населения Афин можно оценить лишь приблизительно. В период процветания 370–365 гг. богатейший класс насчитывал 1200 граждан, класс гоплитов – около 15 тысяч, а класс фетов – вероятно, около 20 тысяч; в итоге численность взрослых граждан мужского пола приближалась к 40 тысячам. В 394 г. их было более 30 тысяч, а в 322 г. – около 31 тысячи; более низкие цифры объясняются военными потерями и эмиграцией. Классовая структура изменялась в соответствии с экономическими условиями. В 365–357 гг., когда насаждались клерухии, зажиточные классы, возможно, превышали численностью класс фетов;