– Креон, брат моей жены, отправился вопросить оракула. Когда он возвратится, мы услышим совет неба.

– Повеление неба! – внес исправление basso profondo.

– Неужто люди были так глупы? – спросила Мэри Сароджини под новый взрыв хохота.

– Да, так оно и было, – подтвердил Уилл.

За сценой включили запись «Похоронного марша» из «Саула». Слева вышла процессия плакальщиц, одетых в черное и несущих накрытые простынями гробы. Одна кукла за другой исчезали в правой кулисе, тут же появляясь из левой: поток их казался бесконечным, количество жертв – неисчислимым.

– Покойник, – сказал Эдип, глядя на проходящих. – А вон еще покойник. Еще один, и еще один.

– Я их проучу! – вмешался basso profondo. – Они у меня запоют! Эдип продолжал свою речь:

Пока он говорил, две новые куклы, юноша и девушка, одетые в яркие паланезийские наряды, вышли рука об руку из правой кулисы и приблизились к процессии плакальщиц,

– А вот мы, – сказал юноша, как только Эдип замолчал: Привыкли жить в саду, где много роз; И там обряд свершается нелепый: Чрез соприкосновенья и томленья В душе он открывает Бесконечность.

– Как посмели вы забыть про Меня! – прогремел с небес basso profondo. – Разве я не Всецело Иное?

Процессия плакальщиц все еще плелась по сцене. Но похоронный марш оборвался на половине такта. Вместо него зазвучала одна глубокая нота – туба и контрабас, – которая длилась неопределенно долго. Юноша поднял руку.

– Слушайте! Печальный, вечный напев. В унисон невидимым инструментам плакальщицы запели:

– Смерть, смерть, смерть…

– Но жизнь не ограничивается одной нотой, – сказал юноша.

– Жизнь, – подхватила девушка, – умеет петь и высоким, и низким голосом.

– И ваш унылый траурный стон взывает к более разнообразной музыке.

– К разнообразной музыке, – повторила девушка. Их голоса – тенор и сопрано – переплелись с басовой нотой, образовав причудливый рисунок мелодии.

Постепенно музыка и пение затихли, плакальщицы исчезли, а юноша и девушка отошли в дальний угол, где никто не мешал им целоваться.

Вновь затрубили трубы – и, облаченный в пурпурную тунику, появился толстяк Креон, который только что прибыл из Дельф со словом оракула. Несколько минут диалог шел на паланезийском, и Мэри Сароджи-ни пришлось служить переводчицей.

– Эдип спрашивает, что сказал бог; а тот отвечает: бог сказал – все из-за того, что убили старого короля, который царствовал до Эдипа, и убийца преспокойно живет в Фивах. Вирус, от которого все гибнут, послан богом в наказание. Не понимаю, зачем наказывать тех, кто ни в чем не виноват, но так именно ответил бог. И эпидемия не прекратится, говорит Креон, пока убийцу старого короля не вышлют из Фив. Эдип, конечно же, обещает сделать все, чтобы найти убийцу и отделаться от него. Из дальнего угла юноша продекламировал по-английски:

Зрители еще смеялись, когда из-за кулис появилась новая группа плакальщиц и медленно пересекла сцену.

– Каруна, – сказала девушка на авансцене, – сочувствие. Страдание по причине глупости тем не менее остается страданием.

Уилл, почувствовав, что его кто-то тронул за руку, обернулся: рядом стоял, как всегда угрюмый, красавец Муруган.

– Я повсюду ищу вас, – сказал он сердито, как будто Уилл скрывался от него нарочно, чтобы позлить его. Муруган говорил так громко, что многие обернулись и зашикали на них.

– У доктора Роберта вас нет, у Сьюзилы нет, – ворчал Муруган, не обращая внимания на протесты зрителей.

– Тише, тише…

– Тише! – загремел с облака basso prorondo. – Веселая жизнь у нас началась: бог не может услышать, что сам говорит!

– Вот-вот, – поддакнул Уилл, присоединяясь к общему смеху. Он встал и следом за Муруганом и Мэри Сароджини заковылял к выходу.

– Разве вы не хотите узнать, чем все закончилось? – спросила девочка у своего подопечного, – А ты мог бы подождать, – укорила она Муругана.

– Не лезь не в свое дело! – отрезал юноша. Уилл положил руку девочке на плечо.

– Ты мне так живо пересказала конец, что оставаться нет необходимости. Я словно видел все собственными глазами, И конечно же, – добавил он иронически, – его высочеству необходимо отдавать предпочтение.

Из кармана белой шелковой пижамы, которая некогда ослепила своим блеском маленькую сиделку, Муруган достал конверт и вручил его Уиллу:

– От мамы. Дело первостепенной важности.