– Ракшасы? – переспросил Уилл. – Что это такое?

– Ракшаса – это такой демон, огромный и безобразный. Воплощение всех дурных человеческих чувств. «Танец ракшасы» – это способ выпускать опасные клубы пара, поднимающиеся от кипящих в нас гнева и обиды.

– Топчите сильней, – воскликнула юркая пожилая дама, яростно топая ногой. – Сильней, сильней!

– Что важней с точки зрения морали и благоразумия – вакхические оргии или «Республика»? «Никомахова этика» или пляски корибантов?

– Греки были слишком здравомыслящими, чтобы ставить вопрос: «или» – «или». Для них все было: «не только, но также и». Не только Платон и Аристотель, но также и менады. Без этих снимающих напряжение танцев моральная философия не имеет силы, тогда как без моральной философии не знаешь, как танцевать «Танец ракшасы». Мы позаимствовали страницу из старой греческой книги, только и всего.

– Очень хорошо! – с одобрением отозвался Уилл. Но, вспомнив (как вспоминал он рано или поздно, каким бы острым ни было его наслаждение и каким бы искренним ни был энтузиазм), что он никогда не говорит в ответ «да», Уилл рассмеялся: – В конце концов, здесь нет никакой разницы. Пляски корибан-тов не помешали грекам перерезать друг другу горло. И когда полковник Дайпа начнет наступление, спасет ли вас «Танец ракшасы»? Он поможет вам примириться со своей участью, только и всего.

– Да, только и всего, – согласилась миссис Нараян. – Но уметь мириться с собственной судьбой – это уже величайшее достижение.

– Вы так спокойно все воспринимаете.

– А какой толк в истерике? Политическая ситуация вряд ли бы улучшилась, но наше внутреннее состояние стало бы намного хуже.

– Затопчи его, затопчи, – вновь запели дети, и доски пола задрожали от топота. – Затопчи его, затопчи!

– Не думайте, – продолжала миссис Нараян, – что это единственный танец, которому мы учим. Отводить энергию дурных чувств, конечно же, очень важно. Но не менее важно умение выражать добрые чувства и истинные мысли. Выразительные движения, в данном случае – выразительные танцевальные жесты. Если бы вы пришли вчера, я показала бы вам урок мастера, который преподает в нашей школе. Но, к сожалению, сегодня его нет. Он приедет к нам опять не ранее чем во вторник.

– Какого рода танцам учит он?

Миссис Нараян попыталась описать. Никаких прыжков, никаких быстрых движений. Ноги прочно стоят на земле. Только наклоны и волнообразные движения коленей и бедер. Вся выразительность заключается в руках, от кончиков пальцев до плечей; важны также движения головы, мимика и особенно – выражение глаз. Движения от плечей вверх и в стороны не только красивы, но и полны символического смысла. Мысль заимствует очертания ритуального и стилизованного жеста. Тело превращается в иероглиф, в ряд иероглифов-поз, переходящих от одного значения к другому, подобно стихотворению или музыкальной пьесе. Движения мускулов представляют движение сознания, переход от Тождественного во Многое, и от Многого – к присутствующему повсюду Единому.

– Это медитация в действии, – заключила она. – Метафизика махаяны, выраженная не словами, но символическими движениями и жестами. Они вышли из зала через другую дверь в короткий коридор.

– Что у нас следующим номером? – спросил Уилл.

– Младший четвертый, – ответила миссис Нараян. – У них сейчас урок элементарной прикладной психологии. Она открыла зеленую дверь.

– Итак, теперь вы знаете, – услышал Уилл знакомый голос, – что боль терпеть необязательно. Вы сказали себе, что булавка не колется – и она не кололась.

Они вошли: Сьюзила, очень высокая по сравнению с сидящими в классе детьми – и пухленькими, и худыми, – стояла посреди комнаты.

– Боль терпеть необязательно, – повторила она, – но не забывайте: боль возникает, когда что-то не в порядке. Теперь вы умеете избавляться от боли, но не делайте этого необдуманно, спросите себя прежде: какова причина боли? И если что-то не в порядке, или причина неясна, скажите маме, что у вас что-то болит, или учителю, или любому взрослому. И только тогда убирайте боль. Только когда знаете, что все необходимое будет сделано. Вы поняли? А теперь, – продолжала она, ответив на все заданные ей вопросы, – мы немного поиграем. Закройте глаза и представьте, что вы видите старого беднягу минаха с одной ногой, который каждый день прилетает к нам в школу, чтобы его покормили. Видите его?

Конечно, они его видели. Калека минах, очевидно, был их закадычным другом.

– Видите так же ясно, как сегодня утром, во время ленча. Не надо смотреть с напряжением – просто глядите на то, что перед вами, окиньте его взглядом – от клюва до хвоста, от блестящего, круглого маленького глаза до оранжевой единственной ноги.

– Я слышу его, – вмешалась маленькая девочка. – Он говорит: «Каруна, каруна!»

– Неправда, – возмущенно перебил ее другой ученик. – Он говорит: «Внимание!»

– Он говорит и то, и другое, – уверила их Сьюзила, – и еще много чего. Но продолжайте представлять. Представьте/ что перед вами два одноногих минаха. Три одноногих минаха. Четыре одноногих минаха. Видите их всех? Да, они видели их всех.

– Четыре одноногих минаха в четырех углах квадрата, и пятый посередине. А теперь поменяйте их окраску. Вот сейчас они белые. Пять белых желтоголовых минахов с оранжевой ногой. А теперь головы стали голубыми, ярко-голубыми, а остальное туловище – розовым. Пять розовых птиц с голубыми головками. Но они продолжают менять цвет. Сейчас они пурпурные. Пять пурпурных белоголовых птиц с бледно- зеленой ногой. Ах, да что такое! Их уже не пять, их десять. Нет – двадцать, пятьдесят, сто. Около тысячи! Вы видите их?

Некоторые дети видели без малейшего затруднения, а для тех, кто не мог увидеть всю стаю, Сьюзила дала задание попроще.

– Пусть их будет хотя бы двенадцать, – сказала она, – десять, даже восемь. Восемь – это очень много минахов. А теперь, – сказала она, после того как дети вызвали всех пурпурных минахов, кто сколько смог