– Я подвезу вас туда, – сказал Виджайя. – Хотите поехать с нами? – спросил он Уилла. Уилл кивнул.

– Если можно, мне бы хотелось заглянуть в школу, раз уж мы окажемся рядом; посидеть на одном из уроков.

Шанта с веранды помахала им рукой, и через несколько минут они уже подходили к припаркованному джипу.

– Школа на другом конце деревни, – пояснил Виджайя, заводя мотор. – Придется ехать кружным путем. Сначала вниз, а потом опять вверх.

Дорога сначала спускалась меж террасированных полей, где росли рис, кукуруза и сладкий картофель, а затем – по ровной поверхности – мимо илистого пруда, в котором разводили рыбу, и посадок хлебных деревьев, и наконец – вновь поднималась наверх через поля, зеленые или золотые; вскоре они увидели выбеленное, просторное здание школы, окруженное тенистым садом.

– Вон там, – сказала Мэри Сароджини, – стоят наши пугала.

Уилл взглянул туда, куда она указывала. Ближайшее к школьному зданию поле золотилось от созревшего риса: вскоре предстояло убирать урожай. Два мальчика в розовых набедренных повязках и девчушка в голубой юбке дергали за бечевки, которые приводили в движение двух марионеток в человеческий рост, привязанных к шестам в обоих концах узкого поля. Марионетки были искусно вырезаны из дерева и одеты не в лохмотья, а в роскошные костюмы.

– «Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них», – процитировал Уилл, глядя на огромных кукол с изумлением.

Но Соломон был всего лишь царем, тогда как эти ярко расцвеченные пугала обладали гораздо более высоким достоинством. Один из них был Грядущий Будда, другой – очаровательная и пестрая восточно индийская разновидность Бога Отца, несколько напоминающая его изображение в Сикстинской капелле, где он склоняется над только что сотворенным Адамом. Стоило детям дернуть за бечевку, Грядущий Будда взмахивал рукой, выпрямлял скрещенные в позе лотоса ноги и танцевал в воздухе короткое фанданго, а затем вновь скрещивал ноги и сидел неподвижно, пока новый рывок не выводил его из медитации. Бог Отец покачивал вытянутой рукой, предупреждающе поднимая указательный палец, открывал и закрывал окаймленный конским волосом рот и выкатывал стеклянные глаза, которые сверкали грозно на каждую птицу, осмелившуюся приблизиться к рису. Порывы ветерка развевали его ярко-желтые одеяния, смело разрисованные бело-черно-коричневыми тиграми и обезьянами, тогда как великолепное платье Будды, сшитое из алой и оранжевой вискозы, трепетало и звенело эолийским звоном нескольких дюжин серебряных колокольчиков.

– У вас все пугала наподобие этих? – спросил Уилл.

– Это была идея старого раджи, – ответил Виджайя. – Он хотел, чтобы дети понимали, что мы сами создаем себе богов и сами же дергаем их за веревочки, заставляя властвовать над нами.

– Пусть они пляшут, – с восторгом сказал Том Кришна, – пусть извиваются. – Он рассмеялся.

Виджайя протянул огромную руку и потрепал черную курчавую головку мальчика:

– Вот это характер! – он повернулся к Уиллу и заговорил, судя по всему, подражая манере старого раджи: – Главная и величайшая ценность так называемых «богов» помимо отпугивания птиц, устрашения «грешников» и, быть может, утешения несчастных, состоит в следующем: привязанные на шестах, они заставляют вас поднимать голову, и когда вы смотрите на них, вы непременно видите небо. А что такое небо? Воздух и рассеянный в нем свет; но это также символ беспредельности и, простите мне такую метафору, беременной пустоты, из которой возникает в этом мире все – и живое, и неживое, и творцы кукол, и эти божественные марионетки, – возникает в мире, который мы знаем или воображаем, будто знаем. Мэри Сароджини, слушавшая его со вниманием, закивала головой:

– Папа говорил, что еще лучше – смотреть на птиц в небе. Птицы – это не слова, повторял он. Птицы – это реальность, такая же реальность, как небо. Виджайя остановил машину.

– Желаю повеселиться, – сказал он детям, когда они выбрались из машины. – Пусть попляшут, поизвиваются.

Мэри Сароджини и Том Кришна с веселыми криками пустились бежать к детям, дежурившим в поле.

– А теперь перейдем к более важным сторонам образования, – заявил Виджайя и вырулил в боковой проезд, ведущий к школе. Он выключил зажигание и вручил Уиллу ключ. – Я оставлю машину здесь и пойду на Станцию пешком. Когда захотите вернуться домой, попросите кого-нибудь, чтобы вас отвезли.

В школе миссис Нараян, директор, сидя за рабочим столом, беседовала с седовласым человеком с длинным узким лицом, напоминавшим морщинистую морду ищейки.

– Мистер Чандра Менон, – пояснил Виджайя, представив ему Уилла, – помощник министра просвещения.

– Который прибыл к нам, – добавила директор, – чтобы провести очередную инспекцию.

– И который, как. всегда, одобряет все, что видит, – откликнулся помощник министра с галантным поклоном в сторону миссис Нараян.

– Простите, но мне пора вернуться к работе, – извинился Виджайя и направился к дверям.

– Вы интересуетесь вопросами образования? – спросил Уилла мистер Менон.

– Вынужден признаться, я в них полный профан. Меня воспитывали, но не образовывали. Вот почему мне захотелось взглянуть на то, как это делают.

– Что ж, вы избрали правильный путь, – заметил заместитель министра. – Нью-Ротамстедская школа – одна из лучших.

– Что такое, по-вашему, хорошая школа? – спросил Уилл.

– Школа, где обучение позволяет добиться успеха.

– Успеха? В чем? В погоне за стипендиями? В подготовке к будущей профессии? В подчинении местным категорическим императивам?