Губы у него холодные. Поднял руку, тронул ее подбородок, она было отпрянула, но Джим нежно погладил ее по щеке, нашел пальцем родинку, легко надавил, отпустил.

— Я научу тебя, вот увидишь. Научу тебя не забывать.

И ушел, оставив ключ в замке.

Полли не возвращалась.

— Мелкая дрянь, — буркнул отец. — И хорошо, что пропала.

Сара покрепче прижалась к дивану, что-то зашептала тигру.

— Кончай облизывать все подряд!

Удара она не ожидала, но на мягкой подушке все равно не больно.

— Дерьмо поганое, что тут воете обе целыми днями!

Мать, услышав это, встала и вышла на кухню. Иногда она даже из дома выбегает, а отец за ней. Бежит следом и орет почем зря. Бежит следом, и оба не возвращаются. Придут через день, через два, и мать первым делом спрашивает, не явился ли Дэйв, и Сара врет, мол, заходил, сказал — найдет Полли и вернется. А отец язвительно переспрашивает, мол, не заходила ли Полли? Может, пошла искать Дэйва? «По мне, так пусть оба проваливают». Мать уходит плакать на кухню, а Сара прячется за диван.

Теперь она писалась каждую ночь, но никто не обращал на это внимания. Дэйва нет, а мать ругается только из-за запаха, откроет окно и давай ее ругать. Говорит, хоть матрац выкидывай. Но тут отец как глянет на нее: «Новый матрац? Для этого ребенка? Она отсталая, ясно тебе? Не растет вообще». И как взревет, как вытащит Сару из-за дивана: «А ну, смотри! Это ты называешь — расти? Я вот спрашиваю себя, она от меня или как? Ты глянь на нее. Сгодится как приманка в мышеловке, и все. Новый матрац! Знаешь, я не о такой жизни мечтал. Писает в кровать, и все тут. А кошка где, которую вы раскормили? Сдохла, что ли, от ожирения?»

Иногда он молча стоял, опершись о стол, — чистый стол, пустой, только пепельница, темное дерево протерто до блеска, и можно различить узоры, линии и круги, разбегающиеся, сливающиеся, между ними сучки как острова. Сара вытирала стол, терла каждый сучок полотенцем, но отец их не различал, видел перед собой пустой стол. Тот, за которым сидели они с матерью, и Дэйв, и Сара, а Полли ласкалась к их ногам, мурлыкала, урчала. «Путешествие в ад», — часто повторял отец, и Сара хотела спросить Дэйва, что это значит, но Дэйва нет и нет.

— Помнишь, как мы переезжали два года назад? — спросила мать, стоя на кухне. Курила. Пепел падал на пол. Тогда всюду были пылинки, крохотные пылинки, и летели к ней с парашютами, пылинки-принцессы в поисках принца. «Как твои куклы, только меньше, — объяснял Дэйв. — Тихо плывут, парят в широком синем небе, видишь?» Но теперь Сара их не видела. Пепел падал на пол, мать посмотрела на струйку сигаретного дыма, поднимающуюся к потолку, и вздохнула: — Где же все-таки Полли?

Та женщина дала ей куртку и назад взять не захотела, синюю куртку, такую мягкую, какую Сара и представить не могла. Спрятала ее за диваном, под покрывало с большим тигром, там никто не станет искать.

— Сара, — крикнула мать, — что, Полли так и не вернулась?

Раз или два Полли возвращалась, когда та женщина брала ее в сад, на другую сторону, а теперь не пришла. Отец, опустив голову, все глядел на пустой стол. Они с матерью, и Дэйв, и Сара, и кошка под столом…

— Дерьмо поганое! — заорал он и грохнул кулаком по столу. — Мне поесть дадут сегодня или нет?

«Видишь, — говорил Дэйв, — если у него такое выражение лица, он точно заорет, а минут через пять успокоится». Брал Сару за руку, уводил в детскую. Но где теперь Дэйв? Она полезла за диван, проверила куртку. Может, отнести ее назад той женщине, чтобы Полли вернулась? Отнести той женщине, потому что это ее куртка. Одно отдаешь, другое получаешь взамен. Так можно многое искупить, исправить. Вот и Дэйв говорил, когда на нее сердился: надо исправиться, искупить вину. Но с Полли все по-другому, это она понимала. Ее вина. Вина. Побила Полли. Потому что плохая, потому что не растет. Спрятала куртку, смяла — и за диван. И кончик куртки пожевать. А та женщина ее видела в саду, с лошадкой, с ее палкой — с копьем. Так они раньше играли с Дэйвом, с копьем охотились на тигра. «Надо целиться точно в глаз, — командовал Дэйв, — тогда он упадет».

— Я хотела убить дракона… — прошептала Сара. Надо сказать про это Дэйву, и той женщине тоже, надо отнести куртку.

— Ну вот, опять она за диваном! — рявкнул отец. — Ты можешь, наконец, ею заняться? Это ты хотела ребенка, а то нам одного мало! — И вытащил Сару из-за дивана. — Проваливай отсюда!

Она убежала в комнату. Дэйв оживил бы Полли. Она погибла, оттого и не вернулась. Дэйв ее бы оживил.

— И этот пусть подумает, где он там торчит! — слышался голос отца. — Обжирал нас столько лет, а теперь вырос и свалил, а помогать и в мыслях нет.

«Иди сюда, котеночек, — шепнул Дэйв. — Иди!» Но потом увидел Полли, отвернулся и ушел.

Наутро Сара, перевернувшись в кровати, прислушалась. Матрац промок, она прикрыла мокрое пятно одеялом. Никого нет. С улицы слышен звук колокольчика, это человек с тачкой стоит у двери, зовет. Сара подскочила к окну, увидела, как он снова поднимает колокольчик, но зовет не ее, и тачка пуста, и не машет ей, и не смотрит, хотя она сбегала в комнату, схватила куклу, с которой больше не играет, прижала к оконному стеклу, держала за драные ноги, махала куклой за стеклом, чтобы он посмотрел и вспомнил, чтобы знал: она тут со своей куклой, куклу он сам посадил на ограду, и чтобы знал: она ищет Полли. Но он не глянул вверх, наклонился, взялся за ручки и только сделал шаг со своей тачкой, как подъехал автобус, собиравший стариков по всей округе, но шофер другой, он позвонил в дверь напротив, выдвинул откидную ступеньку, запихнул внутрь старушку из дома напротив и тут же уехал. Колокольчик уже далеко, позвякивает тихонько.

После обеда мальчишки залезли в сад, добрались до стеклянной двери, прижались к стеклу и строили рожи. Сара спряталась за стулом. Они обыскали весь газон, один напялил ведро на голову и попробовал идти по прямой, а остальные его окружили и хлопали в ладоши, а потом они побежали к ограде и перелезли в соседний сад, где живет та женщина, которая забрала Полли.

На другой день кончились молоко и хлеб. Сара заснула на полу, а когда проснулась, открыла глаза, солнце слепило через дверь веранды. И опять появились пылинки, они медленно плыли в солнечных лучах, взмывали и падали, бесшумно парили, но не плясали, а опускались на пол, как неживые. Принцессы умерли, потому что принц не вернулся.

Сара вытащила куртку из-за дивана, как могла встряхнула, разложила на полу, рукава в стороны — синие, яркие, осторожно погладила ткань. «Вещи часто теряются, но самые главные из них обязательно вернутся, когда-нибудь ты их найдешь», — сказал Дэйв, но вид у него был печальный. Сара взяла куртку и вышла. Куртка волочилась по земле, надо выше поднять руки.

Дверь за ней захлопнулась. Она неуверенно прошла по улице, остановилась на тротуаре, глядя на соседний дом, держа в руках куртку. Мимо шел человек с желтым рюкзаком, улыбнулся ей на ходу. За углом играли дети, Сара услышала их голоса и спряталась за машиной. Вдруг ей показалось, что за окном на первом этаже сидит Полли! Но нет, это другое, неподвижное, белое. Как она ни вглядывалась, оказалось — нет, это просто цветок.

— Что ты тут высматриваешь? — поинтересовался человек с рюкзаком.

— Не что, а кого, — ответила Сара, прижимая куртку к груди. — Моего брата. Я жду брата, он за мной придет.

Когда появился следующий прохожий, она спряталась между машиной и деревом, и тут наступила ночь, в окнах зажегся свет, только у нее дома и у той женщины, что забрала Полли, было темно. Хорошо бы родители вернулись, хотя бы свет зажгли, а то кажется, что никто из них четверых домой уже не вернется. Сара вглядывалась в свои окна. Там жила, а потом умерла тетя Марта, и они переехали — отец, мать, Дэйв,