дверь ключом, достав его из кармана пальто. Том заметил, что пальто не новое.

– Что с ним? – спросила она, когда они очутились в небольшом холле.

Том вздохнул и заговорил спокойным тоном.

– Мы вынуждены были ехать всю ночь. Думаю, он просто устал. Но… я подумал, что вас нужно известить. Я только что отвез его в больницу. Ходить он может. Я уверен, он вне опасности.

– Папа! Хочу видеть папу! – произнес Джордж довольно нетерпеливо, будто папа требовался ему со вчерашнего вечера.

Симона поставила корзинку.

– Что вы сделали с моим мужем? Он теперь не такой, как раньше – он стал другим, с тех пор как познакомился с вами, мсье! Если вы снова встретитесь с ним, я… я вас…

По-видимому, только присутствие сына удерживало ее от того, чтобы сказать, что она убьет его, – так решил Том.

– Как он оказался в вашей власти? – спросила она с горечью, стараясь взять себя в руки.

– Он не в моей власти, и ничего подобного никогда не было. Ну а теперь, я думаю, дело сделано, – ответил Том. – Объяснить что-либо сейчас невозможно.

– Какое дело? – спросила Симона.

И прежде чем Том успел открыть рот, продолжала:

– Вы, мсье, мошенник, и вы портите других людей! В какой шантаж вы его втянули? И зачем?

Шантаж – это так далеко от того, что произошло на самом деле, что Том стал запинаться, когда заговорил:

– Мадам, никто не берет у Джонатана деньги. У него вообще никто ничего не отнимает. Совсем наоборот. И он не сделал ничего такого, чтобы кто-то получил над ним власть.

Том говорил с искренним убеждением, ему только так и следовало говорить, потому что Симона являла собою образец добродетельной и честной жены, ее красивые глаза сверкали, и, сдвинув брови, она взирала на него с величием Ники Самофракийской[123].

– Мы просто ночью убрали за собой, – нехотя признался Том.

По-французски он мог бы выразиться и красноречивее, но этот дар неожиданно покинул его.

Его слова звучали оскорбительно для стоявшей перед ним добродетельной супруги.

– Убрали что? – Она наклонилась, чтобы взять корзинку. – Мсье, я буду вам признательна, если вы покинете этот дом. Благодарю вас за сведения о местонахождении моего мужа.

Том кивнул.

– Я бы с радостью отвез вас и Джорджа в больницу, если пожелаете. Моя машина рядом.

– Merci, non[124].

Она стояла вполоборота к нему посреди прихожей и ждала, когда он уйдет.

– Пойдем, Джордж.

Том открыл дверь и вышел. Он сел в машину, подумал, не съездить ли в больницу, чтобы узнать, как там Джонатан, ведь Симона доберется туда на такси или пешком не раньше, чем через десять минут. Но он решил, что лучше будет позвонить из дома, и поехал домой. Приехав, он передумал звонить. Симона, наверное, уже в больнице. Кажется, Джонатан говорил, что переливание займет несколько часов. Том надеялся, что это не кризис, не начало конца.

Он включил для поднятия настроения радиостанцию «Франс Мюзик», раздвинул пошире портьеры, чтобы в комнату проникли солнечные лучи, и прибрался на кухне. Налив стакан молока, поднялся наверх, снова надел пижаму и лег в постель. Побриться можно будет и потом.

Том надеялся, что Джонатан все уладит с Си-моной. Но проблема оставалась та же: как на них вышла мафия и нет ли связи между мафией и двумя немецкими врачами?

Эта неразрешимая проблема начала убаюкивать Тома. А Ривз? Что с Ривзом в Асконе? Ох уж этот Ривз. Где-то в глубине души Том испытывал к нему симпатию. Время от времени Ривз совершал необдуманные, безумные поступки, но у него все-таки есть сердце.

Симона сидела возле кровати, на которой под капельницей лежал Джонатан. Как обычно, он старался не смотреть на банку с кровью. Вид у Симоны был суровый. Она переговорила с сестрой, отойдя подальше, чтобы Джонатан их не слышал. Джонатан полагал, что теперь его состояние не внушает серьезных опасений (даже если Симона и слышала что-то), иначе она была бы с ним полюбезнее и больше бы за него волновалась. Джонатан полулежал, обложенный подушками, прикрытый до пояса белым одеялом, чтобы не было холодно.

– Ты в его пижаме? – с удивлением произнесла Симона.

– Дорогая, мне ведь нужно было что-то надеть, чтобы лечь спать. Когда мы вернулись, было около шести…

Джонатан умолк. Им овладела безысходность, он устал. Симона сказала, что Том заходил к ним домой и сообщил, где он находится. Реакцией Симоны на это был гнев. Джонатан никогда не видел ее такой суровой. Она ненавидела Тома так, как если бы тот был Ландрю или Свенгали [125].

– А где Джордж? – спросил Джонатан.

– Я позвонила Жерару. Они с Ивонн зайдут к нам в половине одиннадцатого. Джордж им откроет.

Они дождутся Симону, подумал Джонатан, потом все вместе поедут в Немур на воскресный обед.