мелкий дождь и было довольно холодно. Джонатан принял решение накануне. Он снова проделает все то же самое – посетит доктора, на этот раз в Мюнхене, и сядет в поезд. А вот его самообладание вызывало некоторые сомнения. Как далеко он сможет зайти? Он вышел из магазина и закрыл дверь на ключ.

Натолкнувшись на урну, стоявшую на тротуаре, Джонатан понял, что не идет, а тащится, глядя под ноги. Он поднял голову. Надо потребовать, чтобы ему дали не только удавку, но и револьвер; если у него сдадут нервы и он не сумеет использовать удавку (чего Джонатан не исключал), ему придется воспользоваться револьвером – значит, так тому и быть. Джонатан договорится с Ривзом о следующем: если придется стрелять из револьвера, если станет очевидно, что его схватят, то следующую пулю или две он оставит для себя. Тем самым он не выдаст Ривза и других людей, с которыми тот связан. За это Ривз выплатит оставшиеся деньги Симоне. Джонатан понимал, что его труп вряд ли сойдет за мертвое тело итальянца, но он считал, что семейство Ди Стефано вполне могло нанять киллера любой национальности, не обязательно итальянца.

Симоне Джонатан сказал так: – Сегодня утром мне позвонили по просьбе гамбургского врача. Он хочет, чтобы завтра я приехал в Мюнхен.

– Вот как? Так быстро?

Джонатан вспомнил, что говорил Симоне о том, что врачи захотят осмотреть его еще раз недели через две. Он тогда сказал, что доктор Венцель дал ему какие-то таблетки и хотел потом посмотреть, как они действуют. С доктором Венцелем и вправду был разговор о лекарствах – течение лейкемии можно попытаться притормозить с их помощью, другого способа нет, – но никаких таблеток доктор Венцель ему не давал. Джонатан был уверен, что доктор Венцель дал бы ему лекарство, если бы он встретился с ним еще раз.

– В Мюнхене есть другой врач – его зовут Шредер. Доктор Венцель предложил мне с ним встретиться.

– А Мюнхен – это где? – спросил Джордж.

– В Германии.

– И надолго ты уедешь? – спросила Симона.

– Наверное… до субботы, – сказал Джонатан, подумав, что может приехать в пятницу вечером так поздно, что поезда из Парижа в Фонтенбло уже не будет.

– А как же магазин? Хочешь, я зайду туда завтра утром? И в пятницу утром? В котором часу ты завтра уезжаешь?

– Есть самолет в час пятнадцать. Да, дорогая, ты бы очень мне помогла, если бы заглянула туда завтра утром и в пятницу – хотя бы на часок. Два человека должны прийти за картинами.

Джонатан вонзил нож в мягкий кусок камамбера, который взял, но есть не стал.

– Тебя что-то беспокоит, Джон?

– Да нет. Наоборот, новости, которые я узнаю, становятся с каждым разом чуточку лучше.

Вежливый оптимизм, подумал Джонатан, а на самом деле – полная чушь. Врачам не подвластно время. Он взглянул на сына, у которого был озадаченный вид, но не настолько, чтобы задать какой-нибудь вопрос. Джонатан подумал о том, что Джордж слушает подобные разговоры с тех пор, как научился понимать, что говорят другие. Джорджу когда-то сказали: «У твоего папы микроб. Что-то вроде простуды. Иногда папа от этого устает. Но к тебе микроб не пристанет. Он ни к кому не пристает, поэтому не беспокойся».

– Ты переночуешь в больнице? – спросила Симона.

Джонатан не сразу понял, что она имеет в виду.

– Нет. Доктор Венцель… вернее, его секретарша сказала, что мне заказан номер в гостинице.

Джонатан вышел из дома на следующее утро в начале десятого, чтобы поспеть на поезд, отправлявшийся в Париж в 9.42, потому что следующий привез бы его в Орли слишком поздно. Накануне днем он купил билет в один конец, потом положил еще одну тысячу франков на счет в «Сосьете женераль», а пятьсот франков – в карман, так что в магазине, в ящике шкафа, оставалось две тысячи пятьсот франков. Оттуда же он достал «Беспощадных жнецов» и положил книгу в чемодан, чтобы вернуть ее Ривзу.

Еще не было пяти часов, когда Джонатан вышел на кольце из автобуса, доставившего его в Мюнхен. Был приятный солнечный день. Несколько крепких мужчин среднего возраста, в коротких кожаных штанах и зеленых куртках, стояли на тротуаре, играла шарманка. Он увидел Ривза, шедшего ему навстречу.

– Простите, немного опоздал! – сказал Ривз. – Как дела, Джонатан?

– Очень хорошо, спасибо, – улыбаясь, ответил Джонатан.

– Для вас заказан номер в гостинице. Мы возьмем такси. Я остановился в другой гостинице, но поеду с вами, и мы побеседуем.

Они сели в такси. Ривз рассказывал о Мюнхене. Он говорил так, будто действительно знал этот город и любил его, а не просто болтал только потому, что нервничал. По карте Ривз показал Английский сад, мимо которого сегодня они не проедут на такси, и ту часть города, граничащую с рекой Изар, где, по словам Ривза, у него назначена встреча с врачом на следующее утро в восемь часов. Ривз сказал, что обе их гостиницы находятся в центральном районе. Такси остановилось возле гостиницы, и молодой человек в темно-красной униформе открыл дверцу машины.

Джонатан зарегистрировался. В вестибюле было множество современных витражей с изображениями немецких рыцарей и трубадуров. Джонатан с удовольствием отметил, что чувствует себя на удивление хорошо и бодро. Может, это прелюдия к завтрашним ужасным событиям, к какой-нибудь страшной катастрофе? Джонатана вдруг пронзила мысль, что чувствовать себя бодрым – это безумие, и он одернул себя, как если бы увлекся выпивкой.

Ривз поднялся вместе с ним в номер. Коридорный поставил чемодан Джонатана и вышел.

Джонатан повесил свое пальто на крючок возле двери, как дома.

– Завтра утром – даже сегодня – мы можем купить вам новое пальто, – сказал Ривз, глядя на пальто Джонатана с каким-то страдальческим выражением на лице.