— О да! — Затем посмотрел на Меррика. — Да, синьор. Я действительно в курсе. Дело в том, что в этом городе живет моя двоюродная сестра. Мать отравила газом себя и своих пятерых детей. Это случилось каких-то два или три дня назад.

Меррик был ошеломлен.

— Вы уверены?

— Конечно, синьор. Sicuro.[9] Штамп «DEFUNDO» был проставлен тем почтовым отделением. Кроме того, моя двоюродная сестра писала мне.

— Благодарю. — Меррик собрал свои конверты. Один, два, три, четыре. Каждый, казалось, был ему оплеухой.

— Синьор, вам нужно получить деньги, — сказала женщина в окошечке. Меррик обернулся. — Что вы будете с ними делать? — задала она риторический вопрос, улыбнулась и пожала плечами. — Вы знали эту женщину?

Меррик покачал головой.

— Нет.

Минут через пять он вышел с документом, который позволял получить деньги в городском банке. Вернувшись в гостиницу, Меррик сел в саду. Он пропустил обед и около восьми с неохотой вернулся в гостиницу, чтобы принять ванну и поужинать. В тот вечер он сказал официанту, что хочет провести ночь в саду, безразлично, закроют ворота или нет.

— Прохладно, — заметил официант.

— Не очень.

К закату похолодало, но Меррик не обращал внимания. После полуночи он сходил сменил брюки и спортивную рубашку, после чего вернулся в сад с книгой, но читать не смог. Лишь в саду он почувствовал себя спокойно, так, словно здесь ему открылся смысл жизни или цель собственного существования. Хотя он и сознавал, что Хелены не было с ним физически, в то же время ее дух незримо присутствовал в саду. Нет, Меррику не чудился голос Хелены, но он ощущал ее присутствие в каждой частичке воздуха, в каждой травинке, в каждом цветке, кусте или дереве. Она любила сад так же сильно, как и он. Впрочем, и сам образ Хелены представал Меррику не столь зримым, сколь чувственным. Он не думал о ее улыбке, а о добром, приветливом характере. О крепком здоровье — она каталась на лошади, играла в теннис, плавала, вплоть до самой гибели. О ее хлопотах по дому — даже тогда, когда они уже смогли позволить себе держать прислугу, Хелена продолжала готовить, и каждый обед не обходился без приготовленных лично ею блюд.

Белокурая итальянка, имя которой Меррик забыл, подошла к нему и попыталась убедить вернуться в гостиницу.

— Мне здесь хорошо, — ответил Меррик. — Может, я кому-то мешаю? — добавил он с вызовом.

Она сказала, что, мол, боится за его здоровье, что он может простудиться, и поинтересовалась, не случилось ли чего с его номером.

— С моим номером ничего не случилось. Мне просто хочется побыть в саду, — ответил Меррик.

Спустя некоторое время пошел дождь. Меррик сидел на скамье-качалке, над которой был лишь небольшой навес, и его ноги промокли. Но он не обращал внимания. Какой же сад без дождя! Двое или трое служащих гостиницы выбегали к нему, чтобы поговорить, и бегом возвращались обратно. Когда дождь кончился, вышли пять человек — трое говорили с Мерриком, а двое просто стояли и с любопытством слушали.

— Разве я мешаю кому-то? — возразил им Меррик. Это было единственное, что он сказал, но даже это их явно обеспокоило.

Наконец подошел еще один человек, представившийся доктором. Он присел на скамью рядом с Мерриком и доверительно заговорил с ним. Но Меррик не слушал.

— Мне хочется побыть в саду, — объяснил он.

Человек ушел.

Меррик понимал, что последует, если он будет наслаждаться садом слишком долго. Докурив сигарету, он поднялся, прошел в вестибюль и попросил счет. Затем отправил Денизам телеграмму о том, что выезжает в Мюнхен. Снова в путь.