было. Он потерял сознание. Во всяком случае, он снова очутился на полу. Ему показалось, что его руки налиты свинцом, когда он попытался поднести их к глазам и к носу, чтобы освободиться от душивших его маленьких убийц.

— На помощь! — крикнул он, проглотив улитку. Задыхаясь и жадно хватая воздух широко раскрытым ртом, он почувствовал, что улитка с губ переползает ему на язык. Он оказался в настоящем аду! Мистер Кнопперт чувствовал, как улитки ползли по ногам, приклеивая его к полу, словно затягивая в липкое болото. Дыхание его стало прерывистым, он уже ничего не видел, кроме черноты — ужасной обволакивающей черноты. Дышать мистер Кнопперт уже не мог, потому что не мог дотянуться до носа, не мог даже пошевелить руками. Один глаз у него был приоткрыт, и последнее, что он увидел в нескольких дюймах прямо перед собой, — это то, что некогда было каучуковым деревцем, стоявшим в кадке возле двери. На нем пара улиток безмятежно занималась любовью. А рядом с ними крошечные улиточки, прозрачные, словно капельки росы, одна за другой появлялись из ямки, подобно несметной армии, занимающей огромный завоеванный ею мир.

Когда Эдит впервые увидела этого зверька, то не поверила своим глазам и даже посмеялась над разыгравшимся воображением.

Отступив немного, она снова посмотрела в ту сторону. Зверек находился на месте, хотя виден был менее отчетливо. Из темного отверстия скворечни на Эдит глядела мордочка, чем-то напоминавшая беличью. Однако в ней было что-то злое и пугающее. Конечно, это было результатом оптического эффекта: игры света, узора на задней стенке скворечни. Скворечня размером шесть на девять дюймов висела в углу — там, где сарай примыкал к кирпичной ограде, и вся была залита солнечным светом. Эдит подошла ближе. Когда до скворечни оставалось футов десять, мордочка исчезла.

Забавно, подумала Эдит, возвращаясь в дом. Надо будет рассказать об этом вечером Чарльзу.

Но не рассказала, так как за делами забыла про зверька.

Спустя три дня, когда Эдит выставляла на крыльцо пустые бутылки из-под молока, она снова увидела ту же мордочку. Из глубины скворечни на нее глядели не мигая две маленькие черные бусинки — два глаза в буром меховом обрамлении. Вздрогнув, Эдит замерла. Ей показалось, что она разглядела и два круглых ушка, и не то птичий, не то звериный, но, во всяком случае, какой-то злобный оскал.

Эдит знала, что скворечня должна быть пустой. Семейство лазоревок покинуло домик всего лишь неделю назад. Оно едва не лишилось своих птенцов. Кот Мэйсонов Джонатан крутился вокруг и вполне мог дотянуться лапой до скворечни с крыши сарая (Чарльз сделал отверстие чересчур широким). Эдит с Чарльзом отгоняли Джонатана, пока птицы не улетели.

Через несколько дней Чарльз снял скворечню. Она крепилась, как крепятся картины — на шляпке гвоздя. И даже потряс, чтобы убедиться, что внутри не осталось мусора. «Лазоревки высиживают птенцов по два раза за сезон», — объяснил он. Птицы еще не возвращались. Эдит знала это наверняка, потому что продолжала приглядывать за скворечней.

Белки ведь в скворечнях не селятся. Или селятся? В любом случае, в округе белок нет. Может, это крыса? Нет, крыса не станет жить в скворечне. Да и как она туда попадет? По воздуху?

Все эти мысли пронеслись в голове Эдит, пока она глядела на замершую в напряжении пушистую мордочку, буравившую ее колючими бусинками черных глаз.

«Проще подойти и рассмотреть, что там такое», — решила Эдит, направляясь по дорожке, ведущей к сараю. Однако, сделав три шага, она остановилась. Ей расхотелось трогать скворечню, едва она подумала об острых зубах грызуна. Лучше она поговорит вечером с Чарльзом. Скворечня теперь была ближе, и Эдит лучше смогла рассмотреть зверька. Нет, это не обман зрения.

Муж Эдит, Чарльз Бьюфорт, работал инженером на заводе, находящемся в восьми милях от поселка, где они жили. Он выслушал Эдит с напускной серьезностью.

— Вот как! — улыбнулся он.

— Может, мне показалось. Пожалуйста, проверь скворечню еще раз. Посмотри, нет ли там чего, — попросила Эдит и тоже улыбнулась, хотя тон ее оставался серьезным. Разговор происходил за ужином.

— Хорошо, я посмотрю, — согласился Чарльз и перевел разговор на другую тему.

Эдит напомнила Чарльзу об обещании, когда они закладывали тарелки в моечную машину. Ей хотелось, чтобы Чарльз сделал это до темноты. Она осталась на крыльце, а Чарльз направился к скворечне. Сначала он приложил ухо и прислушался, затем, сняв скворечню с гвоздя, потряс, осторожно перевернул отверстием вниз и потряс снова.

— Пусто! — крикнул он Эдит. — Ни единой соломинки! — И, широко улыбнувшись, повесил скворечню на место. — В толк не возьму, что ты там разглядела. Уж не с пары ли это рюмок виски, а?

— Нет. Я ведь тебе описала зверька. — Эдит внезапно смутилась. — У него голова чуть больше беличьей, черные глазки-бусинки и злобная пасть.

— Злобная? — переспросил Чарльз и, запрокинув голову, весело рассмеялся.

— Ощеренная. У него был очень злой вид, — добавила Эдит убежденно.

Больше она не заводила разговора о зверьке. Они сидели в гостиной. Чарльз, просмотрев газеты, уткнулся в папку с отчетом, которую принес с работы. Эдит листала каталог, пытаясь выбрать образец кафеля (она хотела облицевать стену в кухне). Какую расцветку выбрать? Белое с голубым? А может, с голубым и розовым? Эдит никак не могла на чем-то остановиться, а обращаться за советом к Чарльзу было бессмысленно. Он на все обычно отвечал фразой: «Все, что тебе нравится, нравится и мне».

Эдит было тридцать четыре. Она была замужем за Чарльзом семь лет. На второй год после свадьбы у нее случился выкидыш. Эдит отнеслась к этому спокойно и даже с некоторым облегчением, так как панически боялась родов. В сущности, ее падение с лестницы было намеренным. Однако официально выкидыш был признан результатом несчастного случая. Эдит больше не пыталась завести ребенка. Эту тему они с Чарльзом старались не обсуждать.

Эдит с Чальзом считались счастливой парой. Чарльз был на хорошем счету в «Пэн-Ком инструментс», и они были куда обеспеченнее и свободнее, чем их соседи, обремененные детьми. Оба любили общество друзей, правда, Эдит больше нравилось принимать их дома, а Чарльзу — совместные прогулки на тридцатифутовой моторной лодке. Они плавали по местной речушке и ее притокам, проводя так большинство выходных, если позволяла погода. Эдит готовила — как на лодке, так и на берегу, а Чарльз отвечал за выпивку, рыболовные снасти и магнитофон. Если очень просили, он мог даже станцевать матросский танец.

Эти выходные они провели дома: у Чарльза было много сверхурочной работы. Эдит теперь уже без опаски смотрела на пустую скворечню, твердо зная, что там никого нет. Пока скворечня была залита солнечным светом, Эдит видела в круглом отверстии тускло-коричневую заднюю стенку. Когда же солнце ушло, отверстие стало зиять чернотой.

В понедельник около полудня Эдит меняла постельное белье перед приходом прачки, которую ждала к трем часам. Эдит взяла с пола одеяло, как вдруг что-то выскочило из-под него, пробежало через комнату и юркнуло за порог. Оно было бурое и куда крупнее, чем белка. Вскрикнув от неожиданности, Эдит выронила одеяло. Она прошла на цыпочках к двери спальни, выглянула в коридор и посмотрела на лестницу, первые пять ступенек которой ей были видны.

Что за зверек так бесшумно бегает, даже на голых досках пола? Но точно ли она его видела? Эдит была в этом уверена. Она даже поймала на себе взгляд маленьких черных глазок. Это был тот же зверек, мордочку которого она видела в скворечне.

Осталось лишь его отыскать, подумала Эдит и тут же вспомнила о молотке. Он мог быть не лишним при самозащите. Но молоток остался внизу. Вместо него Эдит взяла книгу поувесистей и осторожно стала