желтоватые зубы, которые она чистила только после моих бесконечных напоминаний. Это было истинное счастье — простое, нечаянное, пышущее жаром ее сердечка.
Когда я уходила, она самозабвенно и методично пыталась извлечь звук из каждой клавиши подряд. Не все они отзывались, а из тех, что звучали, не многие были настроены. Меня послали за дровами для большого камина. Зимой, когда мы приплетались с остановки, где нас высаживал школьный автобус, мы почти все время проводили в общей комнате — собьемся в кучу у камина и смотрим детские передачи по телику. Из всех детдомовских только я одна шла на аттестат о среднем образовании и мечтала чего-то добиться в этой жизни.
С корзиной на спине я спустилась в подвал. От поленницы, где я обычно брала дрова, остались только завитушки коры да щепки, годные разве что на растопку. Я решила заглянуть в другое место, где должна была быть непочатая поленница сухих дров. Потолок там шел под уклон, и мне пришлось нагнуться.
Войдя в соседнее темное и тесное помещение, я услыхала рокот голосов, идущий откуда-то сверху. Подняла голову и угодила лицом в паутину, раскинутую между балками. Я стояла под комнатой, где разговаривали двое мужчин, сквозь щели между половицами просачивался свет. Дерево приглушило их голоса, сделав неузнаваемыми.
— Все готово, теперь можно… — отчетливо произнес один.
— Я предупрежу остальных, — перебил другой.
Я мысленно пробежала по коридорам. Это оказалось непросто, но я все же вычислила, что надо мной кабинет мистера Либи. Хотя его звучного рыканья, которое я бы ни с чем не спутала — достаточно наслушалась на воскресных проповедях, — слышно не было. Кто же там наверху? А впрочем, какая разница? В Роклиффе постоянно толклись чужие; какие-то мужики шныряли по коридорам, оглядывали нас, и у меня всякий раз подгибались коленки.
Наверху проговорили что-то еще, но стук шагов заглушил слова. В подвале было холодно, я заторопилась поскорее набрать в корзину дров и вернуться к огню. Вспомнив, как Бетси бренчала на пианино, я невольно улыбнулась. Жаль, раньше не догадалась про пианино — сколько радости для малышки.
— Ну, до встречи, — сказал первый голос. — Не опаздывай.
Хлопнула дверь, стало тихо.
Бетси оправлялась от простуды. Патрисия была только рада, что по ночам с ней нянчусь я — вытираю сопливый нос, пою горячим питьем с лимоном и медом. Только у нас на кухне не было ни меда, ни лимонов. Я обходилась апельсиновым соком, добавляя сахар и несколько капель лимонного концентрата из пластиковой баночки в форме лимона.
Подогрев питье в микроволновке, я усадила Бетси к себе на колени и поила, а она морщилась и вертела головой.
— Пей, — уговаривала я. — Тебе станет лучше.
— И они перестанут за мной приходить?
Я съежилась, зажмурилась. Честное слово, я ночи напролет караулила ее. То и дело вскакивала в панике и шарила по кровати возле себя или, когда Бетси не боялась спать в своей кровати, тянулась к соседнему матрасу, стараясь нащупать ее тельце. Если рука натыкалась на теплую преграду, можно было еще поспать. Один раз я даже связала наши запястья поясом, но утром он оказался разрезанным пополам, а Бетси лежала ногами на подушке, без пижамы, с багровыми рубцами на бедрах.
— Может быть.
— Если я буду хорошей девочкой, они перестанут приходить?
Я поднесла к ее носу салфетку, чтобы высморкалась.
— Ты у нас хорошая девочка, — заверила я.
— Тебя вот никогда не забирают. Так нечестно.
Бетси была права, так нечестно.
— Я им не нравлюсь — не такая хорошенькая, как ты, и слишком большая.
— А когда не была большой, забирали?
Я виновато кивнула:
— Один раз.
Как он тогда сказал?
Бетси завозилась у меня на коленях — котенок, пристраивающийся возле мамы-кошки. Когда она уснула, я поднатужилась и перетащила ее на свою кровать. Она раскинулась по диагонали, а я примостилась у стены, подсунув под спину сложенную подушку, и боролась со сном. Бетси натужно сопела, а я держала ее за руку, гладила по лбу, целовала волосы. И прижимала к себе при каждом скрипе половицы, при каждом стуке ветки в стекла высоких окон нашей спальни, при каждом выкрике в спальне у мальчишек.
Когда я проснулась, стояла глубокая ночь. Не помню, как это случилось, но, должно быть, я задремала, потому что Бетси исчезла из моих рук. Полоса света из полуоткрытой двери лежала на кровати, высвечивая смятую простыню.
Я провела рукой по пустому месту — не показалось ли? Нейлоновое белье потрескивало, оно еще не успело остыть от ее тепла. Значит, совсем недавно она еще была здесь.
В один миг меня сорвало с кровати. Ветер хлестал дождем в окно. Я натянула джинсы и свитер, прямо поверх ночной рубашки, подол мотался по коленкам. О башмаках и не вспомнила. Мне надо было найти Бетси. В этот раз им ее не видать, они не отнимут ее у меня сейчас, когда свобода так близка!
Прежде чем потихоньку выбраться из спальни — остальные крепко спали, — я бросила взгляд на то место, где в последний раз видела Бетси, нагнулась, погладила ее подушку. И помчалась на поиски девочки, ради которой только и жила.
Глава 47
Он все переврал. По Эдаму выходит, это был детский лагерь для отдыха. Чистые платьица и белые носочки, поездки на пляж и выходные с родителями, которых и на свете-то не было.
Удостоенный награды детский дом Роклифф-Холл занимал наиважнейшее место в жизни сотен детей еще с 1940-х годов. В послевоенной Британии появилось множество сирот и нежеланных детей. Приюты были переполнены и работали из рук вон плохо, но один выделялся из общего ряда. Широко раскинувшееся поместье Роклифф с викторианским готическим особняком, спроектированным и построенным в начале девятнадцатого века, было уже почти десять лет заброшено, когда муниципальный совет Западного округа взял на себя заботу о нем и превратил в настоящий дом, где ребятишек окружили любовью, в которой они так нуждались.
— «Любовью, в которой они так нуждались»! — с негодованием повторяю я. — Да что он может понимать!
Мне неприятен откровенно журналистский стиль Эдама, но я не останавливаюсь и глотаю страницу за страницей, стараясь не пропустить ни слова, пока не застреваю на очередной трескучей ахинее, вышедшей из-под его пера.
Детский дом Роклифф-Холл был укомплектован преданным и прекрасно обученным персоналом. Дети боготворили своих наставников и их новаторские методы, и все последние годы существования детского дома его воспитанники буквально расцветали под неусыпной заботой корифеев педагогики. Мистер Реджинальд Либи, Маргарет Мэддокс и мисс Элдридж — эти трое сыграли решающую роль в успехах, которых достиг детский дом…
Так бы и вышвырнула ни в чем не виноватый ноутбук в окно! Откуда, скажите на милость, взялось
