видом вертел его над головой и ударял в мраморные стены храма. Вдруг жрецы выхватили мечи из-под своего белого одеяния и бросились на нас. Надо было действовать или погибать. Первый жрец, который бросился на нас, был здоровый и рослый детина. Я пустил в него пулю, он упал и с ужасающим криком скатился в огонь, приготовленный для нас.

Не знаю, что подействовало на жрецов, ужасный крик или звук неожиданного выстрела, но они остановились, совершенно парализованные страхом. Прежде, чем они опомнились, Зорайя что-то сказала, и целая стена вооруженных людей окружила нас, обеих королев и придворных. Все это произошло в один момент, жрецы колебались, народ стоял в ожидании. Последний вопль сгоревшего жреца замер вдали. Воцарилась мертвая тишина.

Великий жрец Эгон повернул свое злое, дьявольское лицо.

— Прикажите докончить жертвоприношение! — закричал он королевам. — Разве эти чужеземцы не совершили святотатства? Зачем вы прикрываете своей царской мантией этих злодеев? Разве они не обречены на смерть? Разве наш жрец не умер, убитый волшебством этих чужеземцев? Как ветер с небес, прилетели они сюда, откуда — никто не знает, и кто они — мы не знаем! Берегитесь, королевы, оскорблять величие бога перед его священным алтарем! Его власть выше вашей власти! Его суд справедливее вашего суда! Берегитесь поднять против него нечестивую руку! Пусть жертвоприношение совершится, о, королевы!

Тогда Зорайя заговорила нежным голосом, и как ни серьезна была ее речь, мне слышалась в ней насмешка.

— О, Эгон, ты выразил свое желание и ты говорил правду! Но ты сам хочешь поднять нечестивую руку против правосудия бога. Подумай, полуденная жертва принесена, солнце удостоило принять в жертву своего жреца! — она выразила совершенно новую мысль, и народ одобрил ее восклицаниями. — Подумай об этих людях! Они — чужеземцы, приплывшие сюда по озеру. Кто принес их сюда? Как добрались они? Почему ты знаешь, что они так же, как мы, не поклоняются солнцу? Разве оказывать гостеприимство тем, кто приехал в нашу землю — значит бросить их в огонь? Стыдись! Стыдись! Разве это гостеприимство? Нас учили принять чужеземца и обласкать его, перевязать его раны, успокоить и накормить! Ты хотел успокоить их в огненной печи и накормить дымом? Стыдно тебе, стыдно!

Она замолчала, следя за впечатлением своих слов на толпу, и видя, что народ одобряет ее, переменила тон.

— На место! — крикнула она резко. — На место, говорю вам. Дайте дорогу королевам и тем, кого они покрыли своей царской мантией!

— А если я не хочу, королева? — процедил сквозь зубы Эгон.

— Стража проложит нам дорогу, — был гордый ответ, — даже здесь, в святилище, через трупы жрецов!

Эгон побледнел от ярости и взглянул на толпу. Ясно было, что все симпатии народа на стороне королевы. Цу-венди — любопытный и общительный народ. Как ни чудовищно было в их глазах наше святотатство, они вовсе не радовались мысли бросить в огненную печь живых чужеземцев, которых они видели в первый раз, стремились разглядеть, разузнать и удовлетворить свою любознательность. Эгон видел это и колебался. Тогда заговорила Нилепта своим музыкальным голосом:

— Подумай, Эгон, — сказала она, — судя по словам моей сестры, чужеземцы, может быть, также служители солнца! Они не могут говорить. Оставь это, пока они не научатся нашему языку! Разве можно осуждать, не выслушав оправдания? Когда эти люди будут в состоянии говорить за себя, тогда можно будет допросить их и выяснить все!

Это была отличная уловка для Эгона, и старый, мстительный жрец ухватился за нее.

— Пусть будет так, о королевы! — сказал он. — Отпустим этих людей с миром, и когда они научатся нашему языку, допросим их! Я же вознесу мою смиренную молитву перед алтарем божества, чтобы отвратить от страны бедствие, посланное в наказание за святотатство!

Ропот одобрения был ответом на слова жреца.

Окруженные королевской стражей, мы направились из храма домой.

Долго потом обсуждали мы все, что произошло, ту опасность, которой подвергались мы, благодаря жрецам. Даже королева бессильна против их могущества! Если бы не защита королев, мы бы были убиты ранее, чем увидели знаменитый храм солнца.

Попытка бросить нас в огонь, когда мы не подозревали об опасности, была последней уловкой жрецов, чтобы покончить с нами.

Мы вернулись во дворец и отлично проводили время.

Обе королевы, сановники, народ старились выказать нам почтение и засыпали нас подарками. Что касается печального инцидента с бегемотом, его предали забвению, что нас очень порадовало. Каждый день являлись делегации и разные лица, рассматривали наши ружья и платья, наши стальные рубашки, наши инструменты, особенно карманные часы, которые их восхищали. Но мы пришли в ярость, когда модные франты Цувенди вздумали скопировать наше платье, именно

— жакет сэра Генри.

Однажды, когда мы проснулись, нас ожидала целая группа людей, и Гуд, по обыкновению, дал рассмотреть им свою морскую форму.

Но эта делегация, казалось, состояла из людей другого класса, чем те, которые приходили к нам раньше.

Это были какие-то незначительные люди, чрезвычайно учтивые, все их внимание было обращено на подробности формы Гуда, с которой они сняли мерку.

Гуд был очень польщен, не подозревая, что имеет дело с шестью главными портными города Милозиса. Через день он имел удовольствие увидеть семь или восемь человек франтов, щеголявших в полной морской форме. Я никогда не забуду удивления и досады на его лице.

Вследствие этого, чтобы избежать подражания, мы решили надеть национальное платье Цу-венди, тем более, что наша одежда порядочно износилась. И как удобно было это платье, хотя я должен сознаться, что выглядел в нем очень смешно, так же, как и Альфонс.

Только один Умслопогас отказался надеть на себя что-либо. Когда его «муша» износилась, старый зулус сделал себе новую и продолжал ходить голым, как его собственный топор.

Все это время мы изучали язык Цу-венди и сделали значительные успехи в нем. На другое утро, после нашего приключения в храме, к нам явились трое важных и почтенных синьоров, вооруженных манускриптами, книгами, чернилами, перьями и объяснили нам, что посланы обучать нас.

Все мы, за исключением Умслопогаса, охотно засели за уроки, посвящая им четыре часа в день. Что касается Умслопогаса, он не хотел и слышать об ученье, не желая учиться «женскому языку». Когда один из наставников подошел к нему с книгой и развернул ее перед ним самым убедительным образом, с улыбкой на устах, подобно церковному старосте, который подобострастно подносит кружку для пожертвований богатому, но скупому прихожанину, Умслопогас вскочил со страшным ругательством и завертел топором перед глазами испуганного наставника. Тем и кончилась попытка научить его языку Цу-венди.

Целое утро мы проводили в этом полезном занятии, которое становилось все интереснее для нас, а после полудня мы наслаждались полной свободой.

Иногда мы ходили гулять, осматривали золотые россыпи или каменоломни мрамора, иногда охотились с собаками. Это прекраснейший спорт, и наши лошади были великолепны. Королевские конюшни были к нашим услугам, кроме того, Нилепта подарила нам 4 великолепных коня.

Случалось нам бывать на ястребиной охоте — она в большом фаворе у Цу-венди, — ястребов выпускают здесь на птицу вроде куропатки, замечательную быстротой и силой полета. Отбиваясь от нападения ястреба, птица теряет голову, взлетает высоко в воздух и представляет прекрасное зрелище! Иногда разнообразят охоту, выпуская прирученного орла на животное типа антилопы. Огромная птица удивительно красиво парит в воздухе, поднимаясь все выше и выше, пока не делается едва заметной черной точкой, и вдруг, словно пуля, падает вниз на животное, скрытое густой травой от всех, кроме его глаз.

В другие дни мы отплачивали за визиты, посещая красивые замки сановников и деревушки под стенами этих замков. Мы видели виноградники, хлебные поля, великолепные парки с роскошной растительностью,