нашептывать, но он прикрыл уши своими огромными руками, как бы не желая слышать ее слов.

– Какое я имею отношение к этому делу, о король? – спросил он.

– Большое, как мне кажется, – сказал сурово Панда. – Ты был тем ниангой, который раскрыл колдуна Мазапо, и в твоем крале скрывалась эта женщина, откуда она была приведена вместе с тобой. Скажи нам, что это за «мути», и, смотри, скажи правду, чтобы не могли про тебя сказать, что ты не только нианга, но и колдун. Так как в таком случае, – прибавил он многозначительно, тщательно выбирая слова, – может быть, мне захочется испытать, правда ли, что тебя нельзя убить, как других людей, тем более, что недавно я слышал, что ты питаешь вражду ко мне и к моему дому.

С минуту Зикали казался в нерешительности. Он сознавал, должно быть, опасное положение, в котором очутился, и быстрый ум его искал выхода. Затем он засмеялся своим жутким смехом и сказал:

– Ого! Король думает, что выдра попалась в ловушку. – И он бросил взгляд на охраняемую воинами изгородь и на свирепых палачей, пристально наблюдавших за ним. – Много раз казалось, что эта выдра попалась в ловушку, еще раньше, чем твой отец увидел свет, о сын Сензангакона, и после этого. Однако я здесь стою живой. Не делай опытов, о король, смертный ли я или нет, так как предупреждаю тебя, что если смерть приходит к такому как я, то она забирает с собою многих, многих других. Не слышал ты разве поверья, что когда величайший нианга дойдет до конца своего жизненного пути, не будет больше короля зулусов, как не было его, когда он начал свой путь, так как ему суждено видеть всех королей зулусов?

И он устремил свой взор на Панду и на Сетевайо, которые в страхе съежились под его взглядом.

– Вспомни, – продолжал он, – что Лютый Владыка, которого давно уже нет в живых, грозил тому, кого он называл «Тот, кому не следовало родиться», и убил тех, кого он любил, но сам был убит потом другими, которых тоже уже нет в живых, и что ты один, о Панда, не грозил ему и что ты один, о Панда, не был убит. Теперь, если ты хочешь произвести опыт, могу ли я умереть, как другие люди, то прикажи своим собакам напасть на меня. Зикали готов. – И он скрестил руки и ждал.

Мы тоже все ждали, затаив дыхание, так как мы хорошо понимали, что страшный карлик вступил в состязание с Пандой и Сетевайо и бросил вызов им обоим.

Вскоре сделалось очевидным, что он выиграл игру, так как Панда только сказал:

– Для чего я стал бы убивать того, к кому я дружески относился в прошлом, и зачем ты говоришь такие неприятные слова о смерти, о Зикали, когда я и без того так много слышал о смерти в последнее время? – Он вздохнул и прибавил: – Пожалуйста, скажи нам, что это за снадобье? Или если ты не хочешь, я пошлю за другим ниангой.

– Почему мне не сказать тебе, когда ты спрашиваешь меня мягко и без угроз? Смотри! – И Зикали взял ядовитой травы, которая цветет по ночам на вершинах гор, и горе тому быку, который съест ее. – Эти корни были сварены в желчи и крови, и несчастие постигает хижину, если их со словами заклинания спрятать в ней. А это кость новорожденного ребенка, которого забросили в лес, потому что его ненавидели. Такая кость приносит несчастье другим грудным детям. Кроме того, она наполнена еще заколдованным порошком. Смотри! – И, вытащив из кости деревянную втулку, он высыпал из нее какой-то серый порошок. – Это, – сказал он, – зуб ядовитой змеи, который после известных заклинаний употребляется женщинами, чтобы отвратить сердце мужчины от другой женщины и привлечь его к себе. Я все сказал.

И он повернулся, чтобы уйти.

– Стой! – сказал король. – Кто положил это гнусное снадобье в хижину Садуко?

– Как могу я сказать это, о король, не сделав нужных приготовлений и не «испытав» преступника? Ты слышал рассказ этой женщины, Наханы. Можешь поверить ей или не поверить, как подскажет твое сердце.

– Если этот рассказ правдив, о Зикали, то как же ты сам указал на Мазапо как на убийцу ребенка, а не на Мамину?

– Ты ошибаешься, о король. Я, Зикали, указал на семью Мазапо. Затем я распознал яд и искал его сперва в волосах Мамины, но нашли его в плаще Мазапо. Я никогда не говорил, что Мазапо дал яд. Это уже решили вы, ты и твой совет, о король. Нет, я знал отлично, что еще что-то скрывается в этом деле, и если бы ты мне дал еще вознаграждение и попросил бы меня продолжать мое гадание, то, несомненно, в конце концов я нашел бы это снадобье, спрятанное в хижине, и, может быть, узнал бы, кто его спрятал. Но я очень стар и устал тогда. И не все ли мне было равно, казнишь ли ты Мазапо или отпустишь его? Тем более, что Мазапо был твоим тайным врагом и заслужил смерть – если не за это дело, то за другое.

Все это время я наблюдал за Маминой. Она слушала это убийственное для себя свидетельское показание с легкой улыбкой на лице, не делая попыток прервать или объяснить его. Я заметил только, что когда Зикали осматривал снадобье, ее глаза искали взгляда Садуко, который молча сидел на своем месте и проявлял меньше интереса ко всему этому делу, чем кто-либо из присутствующих. Он избегал ее взгляда и отвернулся, но, наконец, взгляды их встретились, и она не спускала больше с него глаз. Я увидел, как сердце его быстро забилось, как грудь начала вздыматься и на лице его появилось выражение мечтательного довольства, даже счастья. С этого момента и до конца сцены Садуко не отрывал глаз от этой странной женщины, но кроме меня и Зикали, я думаю, никто не заметил этого любопытного обстоятельства.

Король заговорил.

– Мамина, – сказал он, – ты слышала? Есть у тебя что сказать против этого? Если нет, то, значит, ты признаешь себя виновной и должна будешь умереть.

– Одно слово только, о король, – спокойно ответила она. – Нахана говорит правду! Я действительно входила в хижину Нэнди и положила туда снадобье.

– Значит, ты сама произнесла себе приговор, – сказал Панда.

– Не совсем, о король… Я сказала, что я положила снадобье в хижину. Но я не сказала и не скажу, как и зачем я его положила. Пусть Садуко расскажет это тебе, он, который был моим мужем, которого я бросила для Умбелази и который поэтому как мужчина должен меня ненавидеть. Что он скажет, тому и быть. Если он объявит, что я виновна, то я виновна и готова поплатиться за свое преступление. Но если он скажет, что я невиновна, тогда, о король и о Сетевайо, я без боязни отдаю себя вашему правосудию. Теперь говори, Садуко! Говори всю правду, какая бы она ни была, если такова воля короля!

– Такова моя воля! – сказал Панда.

– И моя тоже! – прибавил Сетевайо, по-видимому, сильно заинтересованный этим делом.