Анри Марэ прерывистым голосом попросил меня стрелять метко ради спасения его дочери. Потом прошла Мари, бледная, но решительная, которая ничего не сказала, а только посмотрела мне в глаза и прикоснулась к карману платья, где, как мне было известно, лежал спрятанный пистолет. На остальных буров я не обратил внимания.

И вот этот страшный миг испытания, наконец, наступил и, увы! Неопределенность и ожидание были просто невыносимы… Казалось, целая вечность прошла, прежде чем появилось первое пятнышко, а я точно знал, что это гриф, и с высоты около тысячи футов начало спускаться широкими кругами.

— О, баас, — сказал Ханс, — это похуже, чем стрелять в гусей в Большом Ущелье. Тогда вы могли лишиться только своей лошади, а теперь…

— Молчи, — зашипел я, — и дай мне ружье.

Гриф описывал круги и снижался… Посмотрев в сторону буров, я увидел, что все они молитвенно опустились на колени. Что касается зулусов, то они смотрели так, как, полагаю, никогда до этого ни на что не смотрели, ибо для них это было новое, доселе не испытанное волнение. Затем я вперил свой взгляд в птицу…

Ее последний круг был завершен. Раньше, чем начать свое падение вниз, птица повисла на широких распущенных крыльях, как делали это и другие, держа голову по направлению ко мне. Я глубоко вздохнул, поднял ружье, навел мушку прямо на грудь грифа и нажал на спусковой крючок. Когда заряд взорвался, я увидел, что аасфогель дал как бы задний ход. В следующее мгновение я услышал громкий хлопок и большая волна радости покатилась по мне, ибо я подумал, что это пуля достигла своей цели… Но, увы! Это было не так. Хлопок произошел от того, что воздух, нарушенный пролетавшей пулей, столкнулся с воздухом, выходящим из тугих перьев на крыльях.

Каждый, кто стрелял пулями в больших птиц на лету, знаком с этим звуком. Вместо того, чтобы упасть, гриф пришел в себя. Не зная значения этого необычного звука, он спокойно опустился на землю и сел рядом с трупами, наклонившись вперед, как обычно, и пробежав несколько шагов, как это делали и другие грифы сегодня после полудня. Очевидно, гриф был совершенно невредим…

— Промахнулся! — задыхаясь, прошептал Ханс, хватая ружье для перезарядки. — О, почему вы не бросили камень в первую кучу?

Я подарил Хансу взгляд, который должен был испугать его, во всяком случае, он больше мне ничего не говорил. А со стороны буров донесся подавленный стон. Затем они начали горячо молиться, в то время как зулусы собирались вокруг короля и нашептывали ему что-то. Потом я узнал, что король ставил большие ставки против меня, десять против одного в головах скота, что его подданные обязаны были принимать, хоть и делали это очень неохотно.

Ханс закончил зарядку, поставил пистон и вручил ружье мне. К этому времени уже подлетали другие грифы. Сгорая от нетерпения довести дело до конца, я выбрал подходящий момент и выстрелил. И снова я заметил непонятную задержку птицы и услышал хлопок воздуха над ее крыльями… Потом, о ужас! И этот аасфогель спокойно повернул и ринулся вниз… Я промахнулся еще раз!

— И вторая куча камней сделала свое дело, баас, — безнадежно сказал Ханс, но в этот раз я даже не посмотрел на него.

Я только уселся на землю и спрятал в руках лицо. Еще один промах и тогда…

— Баас, — сказал Ханс, — те аасфогели видели вспышку выстрела и пугались ее, подобно лошадям. Баас, вы стреляете прямо в их морды, так как перед падением они поворачивают клюв к вам. Вы должны стрелять им в заднюю часть, потому что даже аасфогель не может смотреть своим хвостом.

Я опустил руки и посмотрел на него. Конечно, на бедного парня нашло вдохновение свыше! Сейчас я понял все! Когда их клювы повернуты ко мне, я мог бы стрелять хоть пятьдесят раз и никогда не подбил бы ни одного, ибо каждый раз они отклонялись от пули.

— Пойдем, — задыхаясь шепнул я и быстро пошел к скале, которую я заметил напротив, приблизительно в ста ярдах от нас. Мой путь проходил мимо зулусов которые громко насмехались надо мною, спрашивая, где же мое колдовство и не хочу ли я сейчас увидеть, как они будут убивать белых людей. Дингаан уже предлагал ставить пятьдесят голов скота за одну против меня, но никто не соглашался на такое пари даже с королем.

Я не отвечал, даже когда они спрашивали меня: «Почему бы мне не бросить свое „копье“ и не убежать?».

Мрачный, отчаявшийся, я подошел к скале и спрятался за ней вместе с Хансом. Буры, — я видел это, — были все еще на коленях, но, кажется, уже перестали молиться. Дети плакали, мужчины смотрели друг на друга, фру Принслоо обхватила рукой талию Мари. Пока я ожидал там, за скалой, моя храбрость вернулась ко мне, как это иногда бывает при крайних обстоятельствах. Я вспомнил свой сон и успокоился. Конечно, Бог не может быть таким жестоким, чтобы принудить меня промахнуться и принести смерть всем этим бедным людям!

Вырвав ружье у Ханса, я сам зарядил его: ничего нельзя было в такой ситуации доверить другому. Когда я вставлял капсюль, новый гриф совершал свой последний круг. Он повис в воздухе точно так, как это делали другие и, ура!.. Его хвост был направлен ко мне.

Я поднял ружье, прицелился между его лапами, нажал спуск и закрыл глаза, ибо не осмелился даже посмотреть на результат своего выстрела…

Я слышал удар пули, или мне только показался этот удар, а несколькими секундами позднее я услышал нечто иное — шум от падения тяжелого тела. Я посмотрел — там лежала с раскинутыми крыльями отвратительная мертвая птица, совершенно мертвая, шагах в десяти от тел казненных зулусов.

— Всемогущий! Вот это уже лучше, — сказал Ханс. — Ведь вы бросили камни во все остальные кучи, не правда ли, баас?

Волнение зулусов возрастало, а ставки снижались. Буры подняли побледневшие лица и глазели на меня. Снова заряжая ружье, я видел их краем глаза. Подлетел новый гриф. Я оперся о скалу и уверенно выстрелил. На этот раз я не закрывал глаза, а смотрел, чтобы увидеть, что произойдет. Пуля пронизала птицу насквозь и гриф упал на землю, почти рядом с первым.

— Хорошо, хорошо! — гортанно хохотнул Ханс. — Теперь, баас, не сделайте ошибки, и с третьей все будет хорошо.

— Да, — ответил я, — если я не совершу ошибки с третьей…

Я снова сам зарядил ружье, особенно осторожно набивая порох и выбирая пулю, чтобы она как можно точнее подошла к каналу ствола. Кроме того, я вычистил колючий ниппель и засыпал в него немного хорошего пороха, чтобы избежать любой возможной осечки. Потом я установил капсюль и стал ожидать. Что делалось тогда среди буров и зулусов, я не знаю… В этот последний, критический момент наших судеб я никуда не смотрел, будучи слишком занят собственной ролью в этой драме.

К этому времени появлявшиеся новые грифы сообразили, что происходит нечто неожиданное и им грозит опасность. Собравшись сотнями со всех сторон света, они описывали величественные круги в небе, не решаясь спуститься к трупам. Я внимательно наблюдал и заметил среди них того самого огромного короля птиц, давеча клевавшего Ханса в лицо. Его легко было отличить от других из-за величины и чего-то белого на кончиках крыльев. Я также заметил, что некоторые грифы подлетали поближе к нему, как бы советуясь с ним о чем-то.

Наконец все разлетелись, а король начал спускаться ниже, очевидно намереваясь разведать, что творится на земле. Он спускался все ниже и ниже, пока не достиг намеченной точки и, согласно идущей с незапамятных времен привычке, повис на некоторое время в воздухе перед падением.

Момент был удобный и, обрадовавшись такой крупной мишени, я прицелился и выстрелил. Пуля ударила с глухим шумом, несколько перьев вылетело из брюха грифа, показывая, что я попал, и я смотрел вверх, чтобы проследить его падение, как это было с другими грифами. Но, увы! Гриф не упал… В течение нескольких секунд он качался из стороны в сторону на своих огромных крыльях, затем заложил вираж и ушел вертикально вверх в небесную синеву… Я смотрел и смотрел. Все смотрели, пока колоссальная птица не стала сначала казаться лишь пятном на голубом фоне, а затем — маленькой крапинкой. В конце-концов она ушла за пределы человеческого зрения.

— Вот теперь конец! — сказал я Хансу.

— Да, баас, — сквозь зубы процедил готтентот, — это конец. Вы положили мало пороха. Теперь мы все будем убиты.