сновавших здесь днем, уже разбрелись по своим каморкам, торопясь урвать недолгие часы отдыха, и на пути Валерию попадались лишь редкие стражники, да челядинцы, посланные, должно быть, хозяевами с какими-то поручениями. Он впервые вздохнул полной грудью, наслаждаясь одиночеством и покоем.

Откуда-то из бесконечного далека до него доносились приглушенные голоса, смех, ругань, – обычные звуки ночи. Однако во тьме каждый звук приобретал неожиданную выпуклость, отчетливость, утрачивая одновременно связь с целым и всякий смысл, не означая более ничего, не имея иного существования, кроме вот этого, мгновенного, ясного и краткого, точно вспышка во мраке, точно перезвон храмовых колокольцев.

Он тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение, – и вновь мир вернулся к обыденности, обрел смысл. Теперь его окружала самая обычная ночь, холодная, сырая, насыщенная ароматами влажной земли, конского пота и варящейся похлебки.

Внезапно умиротворенное состояние его нарушила раздавшаяся совсем поблизости грубая солдатская ругань и отрывисто отдаваемые команды…

Он вздрогнул от неожиданности, завидев фигуры во тьме.

Непохоже на Черных Драконов – да и те давно уже спят по казармам, кроме тех немногих, что несут ночную службу в королевских покоях. Но и не городские стражники: слишком уж подтянутые, плечистые, собранные – не то что расхлябанные, разжиревшие тарантийские хранители покоя…

Бывший воин, Валерий замер, и что-то встрепенулось в его душе. Если бы не запрет Вилера брать на службу Вольные отряды, он готов был бы поклясться, что навстречу ему идут наемники.

Он ускорил шаги, торопясь пройти мимо, – ибо почему-то вид этих крепких, мускулистых воинов с обветренными, иссеченными шрамами лицами, был ему неприятен. Раздражало то, как переговаривались они между собой, грубовато и насмешливо, как беззаботно звучали в ночи их голоса.

Ему вспомнились невольно иные ночи, куда более жаркие, чем нынешняя, когда даже тьма не приносила облегчения, и звезды, огромные, точно белые хризантемы, расцветали на густо-синем небе… Все тогда было иначе. В то время ему и в голову не пришло бы таиться в ночи, подобно конокраду, или красться, надеясь не попасться никому на глаза. Тогда не было ни этой горечи на душе, ни усталости, до срока погасившей огонь в глазах и заставившей согнуть плечи.

Но что осталось ныне от гордого воина, каким он был прежде?!

Погруженный в мрачные раздумья, Валерий двинулся вдоль галереи и не заметил, как чья-то массивная фигура выросла у него на пути. Он очнулся, лишь когда незнакомец оказался прямо перед ним и он едва не столкнулся с ним.

Валерий отшатнулся, пытаясь восстановить равновесие… и возглас изумления сорвался с его губ.

Наемник был необычайно высок ростом, – даже принц, отнюдь не слывший коротышкой, был ниже его на добрых полголовы. Свет факела, горевшего у него за спиной, окутывал статную, широкоплечую фигуру облаком оранжевого сияния, но Валерию не нужен был свет, чтобы узнать этого человека.

– Киммериец, – прошептал он чуть слышно.

Варвар надменно склонил голову, всем своим видом показывая, что, хотя и признал в случайном встречном знатного вельможу, но отнюдь не собирается заискивать перед ним.

– Ты ищешь кого-то, приятель?

Ах, как был знаком ему этот говор!

Вызывающий, чуть тягучий, горделивый… Валерий содрогнулся, чувствуя, как побежали по коже мурашки. Дважды он был уверен, что навсегда расстался с киммерийцем, – в первый раз, когда думал, что тот погиб, распятый на кресте в пустыне, второй, когда сам бежал из Хаурана, от скорби и тоски, коими полон там стал для него каждый вздох, от мук совести и самоуничижения.

Но, значит, не только воспоминания последовали за ним через полмира. Прошлое не желало отпускать его от себя, не давало покоя, – и Валерий стиснул зубы от внезапного приступа слабости.

Киммериец ждал ответа.

И принцу показалось вдруг, что в глазах варвара он видит знакомый огонек презрения… все повторялось! Он попытался сказать как можно небрежнее, сознавая в то же время, как натянуто звучит его голос:

– Кто вы такие, и откуда вы здесь? Северянин чуть помедлил, прежде чем ответить. Валерий заметил, что рука его легла на рукоять меча, – и это удивило принца. Неужели бесстрашный Конан кого-то опасается? Но кого? И что тому причина? Наверняка, не их встреча, тем более, что варвар, похоже, до сих пор его не узнал.

– Мы – Вольный Отряд, на службе вельможного принца Нумедидеса, – отозвался наконец тот. – Я капитан отряда. Мое имя – Конан из Киммерии!

При этих словах Валерий почувствовал, как сжимается у него горло. Все и впрямь повторялось…

– Но зачем вы здесь? – спросил он быстро. – И как могло случиться, что король нарушил собственный эдикт и позволил принцу нанять вас?

Черноволосый гигант чуть заметно пожал плечами во тьме.

– Принц нанял нас – и платит деньги! Что до прочего, спроси у него сам! Но я хочу знать, кто говорит со мной! Я не привык болтать с незнакомцами!

Валерий ощутил замешательство.

Он не хотел, чтобы киммерийцу стало известно его имя. Он боялся даже помыслить об этом! Но одновременно он не мог не почувствовать ядовитого укола досады. Сам-то он узнал Конана с первого взгляда!

Неужели их встреча так мало значила в его жизни, – встреча, что перевернула всю жизнь аквилонского принца… Противоречивые чувства терзали его, и он почти готов был выкрикнуть свое имя варвару в лицо – но что-то удержало его. Возможно, так и впрямь будет лучше.

Валерий вздохнул, плечи его опустились.

– Неважно, как меня зовут. Довольно и того, что я не враг, а аквилонский нобиль!

Он небрежно махнул рукой, отпуская наемника.

– Ступай, северянин. Я уверен, мы еще встретимся! Не говоря ни слова, воин развернулся на каблуках и бесшумно, точно огромная кошка, скользнул во тьму. Вскоре откуда-то издалека до Валерия донесся его звучный голос: он отдавал своим солдатам какие-то распоряжения насчет дежурства.

Постояв еще немного, принц продолжил путь.

…Этот случай не давал ему покоя и сегодня. Даже здесь, в храме Митры Валерий ощущал смутную тревогу, определить источник которой был бессилен. Безусловно, встреча с Конаном-киммерийцем выбила его из седла, заставив вспомнить времена и вещи, о которых он надеялся забыть навсегда, – однако было что-то еще, какая-то смутная мысль, подозрение…

Валерий раздраженно тряхнул головой, досадуя на усталость, что лишала его способности мыслить трезво и анализировать происходящее. Все та же проклятая усталость, что стала его постоянной спутницей в последние дни.

Погруженный в свои думы, он и не заметил, что действо, разыгрываемое жрецами, подошло наконец к завершению. Окруженный служителями Митры, король двинулся к аркаде, ведущей на жертвенный двор. Придворные, утомленные, зевающие, потянулись следом. Валерий же замешкался немного и, когда двинулся вперед, вдруг заметил левее знакомую фигуру, которую прежде безуспешно искал глазами.

– А, барон, – окликнул он немедийца негромко. – Я что-то не видел вас…

Амальрик Торский повернул к нему улыбающееся лицо. Валерий на миг задержал взгляд на его высокой шапке, сделанной из мерлушки – шкуры новорожденного ягненка. В серых глазах посланника плясали смешинки, и это показалось принцу особенно странным. Барон словно смеялся над какой-то шуткой, доступной лишь ему одному.

– Ну что вы, Ваше Высочество, – произнес он на утонченном лэйо, приберегаемом им специально для таких случаев. – Всю церемонию я простоял у вас за спиной. Должно быть, благочестивые думы слишком захватили вас, и вы не обратили внимание на скромного дуайена.

Он согнулся в полупоклоне и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом двинулся вперед, нагоняя основную часть процессии, оставив Валерия в одиночестве, странно раздосадованного, обозленного, более чем когда-либо завидующего старому Тиберию.

Тот хотя бы обрел наконец вечный покой.