Траурное шествие медленно приближалось. Из Западных Врат навстречу им выступила процессия жрецов. Их было тридцать три. Трое высших аколитов, обряженных в серебристые с черным мантии, и трижды по десять обычных адептов в белом, как и те, что сопровождали короля.

Церемония началась.

В приветственном гимне служители Митры воспевали мощь Солнцеликого. Любой, кто обратится к божеству, найдет у него защиту. Он утешит плачущего, отомстит за обиженного, приютит обездоленного. Он упокоит души павших. Ни один глас вопиющего не останется без ответа. Так зачем пришли сегодня к богу эти страждущие? Чего жаждут их сердца?

Жрецы, сопровождавшие короля, затянули положенный ответ, и Валерий позволил себе отвлечься. Магия места действовала на него уже не так сильно, и он незаметно принялся поглядывать по сторонам, интересуясь происходящим вокруг.

За последние полклепсидры погода резко испортилась. Когда они выезжали из дворца, несмотря на ранний час, было тепло, но затем поднялся ветер, а теперь плотные низкие тучи полностью затянули небеса. Пронизывающий холод пробирал до костей, да к тому же, как они прошли между башнями, начал накрапывать дождь. Человек суеверный, должно быть, не преминул бы усмотреть в этом знак свыше и сказать, что сам Митра, мол, разделяет скорбь своих детей, – но принц был настроен куда более прозаично и лишь пожалел, что не прихватил теплый плащ. Он и забыл, как неприятна бывает Аквилония в это время года.

Он незаметно оглянулся, обшаривая глазами ряды придворных, большинство из которых, судя по насупленным, скучающим лицам, вполне разделяли его чувства.

Валерий усмехнулся. Здесь собрался весь цвет аквилонской знати – придворные, герольды, военачальники. Все те, кто олицетворял державу. Но почему же у них у всех, как на подбор, такие лживые и злобные лица? Что таится за этими потупленными взглядами, нарочито печальным выражением лиц, уголками опущенных губ? Разве могут они скорбеть по кому-нибудь, кроме самих себя?

О чем думают они? О будущих барышах? О новых наложницах? Об игре в кости? О сытной трапезе и теплом вине? Или о том, что дает все эти наслаждения – о власти, безмерной и неделимой…

Вот хитрый казначей Публий в окружении своих многочисленных домочадцев. В глазах двора он слывет отменным семьянином, и лишь немногие ведают о том, что он не прочь поразвлечься с маленькими девочками, которых тайно, через черный ход доставляют в его покои. Чуть поодаль – Альвий, бесстрашный командир Черных Драконов. Губы его движутся, будто шепчут молитву, но если присмотреться, то видно, что это не так. Никаких молитв он не знает, а просто открывает рот, стараясь казаться набожным.

За ним стоит Фельон Тауранский – бабник и выпивоха, который спит и видит, как бы взгромоздиться на Рубиновый Трон. Жалкий бастард! Другой бы молчал о греховной связи его матушки с венценосцем. А этот – нет! Напротив трубит направо и налево, что он незаконорожденный сын короля.

Кто это рядом с ним? Нумедидес? Что это он прячется в тени колонны, боится, что ли, подойти к алтарю? Э, да похоже – беднягу пробирает озноб! Вон как трясется… Конечно, спать целыми днями под грудой меховых накидок, не то, что стоять в сыром, продуваемом зале.

По левую руку от него Аскаланте, граф Туны, напомаженный жеманный щеголь, который только и умеет танцевать на балах, да шаркать ножкой перед дамами. А рядом с ним Эльмар Танасульский, его кузен Мариций Ламонский, Рогир из Гандерланда. Словно стая хауранских гиен, норовящих урвать кусок трапезы льва. Надменные, лощеные, их так и распирает от самодовольства. Хотя все их умения сводятся к тому, чтобы проматывать за игрой в кости наследство отцов!

А вон граф Феспий, так и стреляет глазами, словно кого-то высматривает… Уж не барона ли Торского? Не зря ходят слухи, будто этот красавчик, до отъезда в Хауран числившийся в друзьях принца, ныне служит мальчиком для лемурийских забав Амальрика.

Почему-то Валерию захотелось увидеть дуайена – проверить, должно быть, как стойко переносит немедиец капризы погоды – но, как ни старался, он не смог отыскать его.

Это показалось ему странным…

Но в тот же миг король, повинуясь знаку жрецов, двинулся внутрь храма, придворные последовали за ним, и Валерий мгновенно позабыл обо всем.

Он был бы немало удивлен, если бы увидел в этот миг Амальрика.

Незаметно отстав от толпы, он и его спутник, так похожий на пажа, свернули налево, тогда как основная часть процессии удалилась вправо, к Западным Вратам. Они шли неспешно, переговариваясь, с надменным сосредоточенным видом людей, уверенных, что находятся именно там, где им положено находиться, и, чувствуя их уверенность, никто из митрианцев не смелился встать у них на пути. Впрочем, с этой стороны храма им почти никого не попалось навстречу: большая часть служителей была занята в западном приделе или на жертвенном дворе, где готовилась основная часть церемонии. Храмовые жрецы и редкие служки, спешившие по своим делам, также не обращали никакого внимания на вельможу и его слугу, привыкшие к любым странностям власть имущих.

Ораст ожидал, что они пройдут прямо к восточному входу, однако в последний момент Амальрик свернул вдоль стены, увлекая жреца к низкой неприметной дверце, расположенной чуть левее.

– Вот истинные Врата Мудрости… – усмехнулся немедиец.

Дверь, как и опасался Ораст, оказалась закрыта, однако спутника его это, казалось, ничуть не смутило. Он достал из кармана широкое кольцо, на котором позвякивала гроздь блестящих, на вид стальных стержней, размером чуть больше пальца. На концах некоторых щетинились острые крючки, другие имели спиралевидную нарезку.

Ораст догадался, что это отмычки, наподобие тех, какими пользуются воры.

Оценивающе взглянув на замок, барон двумя пальцами взял один из них. Остальные, жалобно тренькнув, скатились по кольцу вниз.

– …и попасть в них, как и полагается, непросто. Неофиту не обойтись без сноровки, что даруется ему после долгих часов усердного труда.

Он принялся ввинчивать отмычку в круглую замочную скважину. В Аквилонии предпочитали винтовые замки; чтобы открыть такой, приходилось вворачивать ключ до самой головки. А это занимало некоторое время.

Ораст стоял как на иголках, тревожно озираясь во все стороны, точно в любую минуту готов был увидеть бегущих стражников с копьями наперевес и пуститься наутек. Амальрик покосился на своего спутника и, заметив, что юношу бьет крупная дрожь, презрительно бросил через плечо:

– Да стой ты спокойно, болван! Никто и не подумает обратить на нас внимание, если мы не будем вести себя, точно уличные грабители, взламывающие лавку менялы. Вспомни, наконец, что я твердил тебе вчера!

Такого Амальрика, злого, напряженного, Ораст боялся пуще самой смерти. В такие минуты немедиец был точно кинжал в руке бойца, готовый в любой миг вылететь из ножен и вонзиться в горло обидчику. Юноша ничего не ответил, но расслабил мышцы, чтобы унять нервную дрожь, и постарался напустить на себя беззаботный вид.

Пытаясь отвлечься, он вспомнил их приготовления. Как он не мог натянуть костюм пажа, не привыкший к изысканному светскому платью, которое ему не доводилось носить никогда в своей жизни. Когда барон ловкими пальцами застегивал все эти бесчисленные пуговички, крючочки, завязывал тесемки и шнуры, Ораст понял, для чего вельможным месьорам нужны их слуги. Ведь без посторонней помощи никогда не сумеешь одолеть все эти премудрости…

После того, как несостоявшийся чернокнижник оделся и стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу, немедиец внимательно оглядел его и ненадолго удалился. Когда он вернулся, то держал в руках деревянный ларь, как видно, позаимствованный у цирюльника. Открыв его, он достал круглые баночки с какими-то красками, маленькие склянки, в которых колыхались густые маслянистые жидкости, длинные палочки, похожие на стилосы, и еще баночки, и еще склянки. После чего барон не менее четверти клепсидры возился над его лицом, а когда закончил, то расхохотался и подтолкнул юнца к зеркалу из полированной бронзы.

– Посмотри на себя! Ну как, доволен?

Тот осторожно заглянул в блестящую поверхность. До этого момента свое отражение ему доводилось видеть разве что в водной глади озера, когда он ждал слепую колдунью. Но то изображение было зыбким,