ответившему ему на поклон.

— Капитан Нил, — заговорил он, — мы когда-то с вами повздорили. Надеюсь, что услуга, которую я только что оказал вам, убедит вас в моих миролюбивых намерениях. Я иду дальше. Как я уже сказал однажды, я виноват в нашей ссоре во дворе ваккерструмской гостиницы. Пожмем же друг другу руки и кончим раз и навсегда наше взаимное недоразумение. — Говоря это, он подошел к Джону и протянул руку.

Джесс внимательно следила за происходящим. Она знала о предшествовавшей ссоре и полагала, что Джон не дотронется до протянутой руки; вспомнив, однако, в каком они положении, она втайне пожелала, чтобы Нил пожал своему противнику руку.

Джон покраснел и, отступив несколько шагов назад, решительно заложил руки за спину.

— Мне очень жаль, минеер Мюллер, — проговорил он, — но даже при настоящих обстоятельствах я не могу пожать вам руки. Вы знаете, почему.

Джесс видела, как лицо бура перекосилось и покраснело от злости, что, впрочем, случалось с ним довольно часто.

— Я не знаю, капитан Нил. Пожалуйста, объясните.

— Хорошо, я объясню, — спокойно заметил Джон, — вы пытались меня убить.

— Что вы этим хотите сказать? — вспылил Мюллер.

— То, что говорю. Вы дважды стреляли в меня под предлогом, будто целились в буйвола. Смотрите! — при этих словах он снял с головы свою мягкую черную шляпу, которую постоянно носил. — Видите ли на ней отметину от вашей пули? Тогда я не подозревал умысла, теперь же мне это доподлинно известно, а потому я отказываюсь от чести пожать вашу руку.

В эту минуту ярость Мюллера достигла высших пределов.

— Вы ответите мне за это, лжец! — закричал он, машинально ощупывая рукой пояс, на котором висел охотничий нож.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга, причем Джон даже не пошевельнулся. Он стоял спокойно и твердо, как могучее дерево, а его честное, открытое лицо и решительный взгляд представляли полнейшую противоположность демоническому выражению красивого лица голландца. Наконец Джон произнес, медленно выговаривая каждое слово:

— Я уже доказал вам однажды, Фрэнк Мюллер, что сильнее вас, и если нужно, готов доказать вновь, несмотря на ваш нож. Пока же считаю необходимым напомнить вам, что мне выдан пропуск за подписью вашего генерала, подтверждающий нашу безопасность. А теперь, минеер Мюллер, — при этих словах глаза Джона сверкнули, — я готов.

Голландец вынул нож и затем заткнул его обратно за пояс. С минуту он колебался, не покончить ли ему все дело разом, но вдруг вспомнил о присутствии третьего лица.

— Пропуск за подписью генерала! — воскликнул он, забыв всякую осторожность. — Сильно вам поможет этот пропуск! Вы в моей власти, капитан. Мне стоит сжать руку — и я раздавлю вас. Впрочем, постойте, — прибавил он, как бы опомнившись, — мне надо быть немного снисходительнее. Вы один из представителей разбитого нами войска и, будучи вне себя, не знаете, что говорите. Во всяком случае теперь этот разговор неуместен, в особенности в присутствии дамы. Когда-нибудь мы решим этот спор, как подобает порядочным людям, капитан Нил. Теперь же, с вашего позволения, мы его на время прекратим.

— Правда, минеер Мюллер, — отвечал Джон, — только пожалуйста, не просите меня впредь пожимать вашу руку.

— Хорошо, капитан Нил, а пока я велю вашему слуге запрягать лошадей. Нам надо спешить, если мы хотим засветло добраться до Хейдельберга.

Он поклонился и вышел из комнаты, чувствуя, что неумение владеть собой сильно повредило успеху его планов.

— Черт бы его побрал! — пробормотал он. — Этот человек именно то, что у англичан именуется джентльменом. Все-таки большая храбрость с его стороны отказаться от рукопожатия, когда он находится в моей власти.

— Джон, — заговорила Джесс, как только дверь затворилась. — Я боюсь этого человека. Если бы я знала, что пропуск получен при его содействии, я бы ни за что не согласилась его взять. Мне и тогда почерк показался знакомым. Напрасно мы не остались в Претории!

— Что с воза упало, то пропало! — промолвил Джон. — Будем стараться с честью выйти из беды. С вами ничего не случится, но меня он ненавидит от всего сердца. Вероятно, это из-за Бесси.

— Да, из-за нее, — отвечала Джесс, — он до безумия влюблен в Бесси.

— Удивительно, что человек до такой степени может быть влюблен, — проговорил Джон, закуривая трубку, — но это лишь доказывает, какие странные люди бывают на свете. Если он меня так ненавидит, Джесс, то для чего же он в таком случае хлопотал о пропуске? Какая у него была цель?

Джесс покачала головой и отвечала:

— Не знаю, Джон, но мне это подозрительно.

— Не думает же он убить меня из-за угла, как пытался однажды?

— О нет, Джон! — каким-то особенно взволнованным голосом воскликнула она. — Нет, я не думаю.

— Ну что ж, едва ли он этим хоть сколько-нибудь поможет делу, — полугрустно-полушутливо заметил Джон. — Это только ускорит развязку и избавит меня от многих терзаний. Но я, кажется, напугал вас и потому скажу, что, на мой взгляд, он пока действует честно и ведет игру открыто. А вот и Мути зовет нас. Дали ли ему эти животные что-нибудь поесть? Возьмем на всякий случай с собой этот кусок баранины. По крайней мере, минеер Мюллер хоть с голоду не уморит меня. — И, рассмеявшись, он вышел из комнаты.

Несколько минут спустя они уже ехали по дороге. Как раз перед отъездом к ним подошел Фрэнк Мюллер, снял шляпу и объявил, что рассчитывает нагнать их на другой день за Хейдельбергом, причем предупредил, что в этом городе они найдут все удобства для ночлега. Но если паче чаяния ему не удастся встретиться с ними за Хейдельбергом, то виной тому будут дела. В последнем случае буры обязаны проводить их до самого Муифонтейна.

— И, — прибавил он многозначительно, — вы увидите, что на этот раз с вами будут уже более почтительны.

Вслед за этим он ускакал на своем огромном вороном коне, оставив путников в недоумении, но зато с несколько облегченным сердцем.

— Однако, — заметил Джон, — все это мало похоже на бесчестную игру с его стороны, разве только он готовит нам горячий прием.

Джесс пожала плечами. Она не понимала этой игры. Немного погодя они пустились в свое долгое и бесконечное путешествие. Им следовало проехать около сорока миль, но конвоиры, или, скорее, сторожа, согласились только на одну остановку, и то лишь под открытым небом, незадолго до заката. После заката они двинулись далее по постепенно темневшим полям. Дорога была из рук вон плоха, и до восхода месяца, то есть приблизительно до девяти часов, ехать было и тяжело, и небезопасно. Потом стало немного легче. Наконец около одиннадцати часов они прибыли в Хейдельберг. Город показался им совершенно опустевшим. Очевидно, главные силы буров из него удалились, и в городе остался лишь небольшой отряд для защиты местонахождения нового правительства.

— Где мы остановимся? — поинтересовался Джон у Единорога, уже начинавшего от усталости клевать носом.

— В гостинице, — последовал лаконичный ответ.

Спустя короткое время они подъехали к одной из гостиниц, по освещенным окнам которой Джон заключил, что она еще не совсем необитаема.

Джесс, несмотря на тряску экипажа, спала крепким сном уже на протяжении более чем двух часов. Ее рука была закинута за спинку сиденья, а голова покоилась на плаще Джона, который устроил из него нечто вроде подушки.

— Где мы? — встрепенувшись и вся задрожав, спросила она, как только фургон остановился. — Мне приснился страшный сон. Мне снилось, будто я всю жизнь еду, еду без конца, и вдруг все остановилось и я