— Да. Жена графа ушла с цыганами, — ответила я.
— Значит, вам известна эта история. И он продолжил пение:
— Оставила замок ради любви к цыганам. Что вы думаете о жене графа? Была ли она умной?
— Глупой, — не задумываясь, ответила я. — Она скоро устанет и от костров и от общества цыган. Ей вновь захочется надеть испанские туфли на высоких каблуках, будьте уверены.
— Какая вы практичная девушка! Я думал, в вас больше романтики. Большинство девушек романтичны.
— Я не большинство девушек! Я — это я!
— А, среди нас появился индивидуалист.
— Мне кажется, леди была не только глупой, но и недоброй.
Я спела последний куплет песни:
— И вы считаете такие чувства глупыми? — спросил Ланс.
— Чрезвычайно.
Подобная легкомысленная болтовня продолжалась, пока мы не остановились в таверне, чтобы подкрепиться и дать отдохнуть лошадям; после короткого отдыха мы опять тронулись в путь.
Мы проезжали через деревни и города, и я заметила, что Карл был весьма осторожен, словно чего-то опасался. Я знала, конечно, что они ехали в Йорк с какой-то тайной целью, и радовалась этому, потому что путешествовать в их компании — и особенно в компании Ланса — было настоящим наслаждением.
Проведя весь чудесный день в дороге, с наступлением сумерек мы подъехали к таверне, в которой заранее решили остановиться на ночь.
Нам приготовили комнаты, и мы очень сытно поели: была рыба под вкуснейшим соусом, потом жареная баранина и слоеные булочки, искусно испеченные женой трактирщика. Мне дали сидра, а мужчины потягивали портвейн. Когда мы сидели за столом, в столовую вошел мужчина. Я не знаю, почему я его заметила. Одет он был в темно-коричневое бобриковое пальто с черными пуговицами, коричневые туфли и черные чулки. На его тщательно завитый пудреный парик была надета треугольная шляпа, которую он снял, войдя в гостиную.
Он сел совсем рядом, и у меня создалось впечатление, что он интересуется нами. Может быть, виной тому была элегантность Ланса Клаверинга, которая вызывала всеобщий интерес везде, где бы он ни появлялся. Дядя Карл определенно выглядел менее впечатляюще без военной формы. Что касается меня, я была всего лишь молоденькой девушкой и поэтому решила, что все-таки его интересовали мужчины. Он тихо сидел в углу, и через некоторое время я забыла о нем.
Просидев целый день в седле, я очень устала, свежий воздух навевал на меня сон, и как только мне показали мою комнату, я легла в кровать и крепко уснула. К моему удивлению, утро наступило очень быстро. Меня разбудила обычная гостиничная суета. Я поднялась и выглянула в окно. Внизу стоял Ланс. Он посмотрел наверх и увидел меня.
— Хорошо ли вы спали, прелестная девушка? — спросил он.
— Спала как убитая, — ответила я.
— Что вас так утомило? Надеюсь, не мое общество?
— Нет, оно скорее вдохновляло. Я ушла спать с мыслью о жене графа.
— Этой дуре! Можете сейчас не торопиться: мы отправляемся попозже. Одна из лошадей потеряла подкову, и ее поведут к кузнецу.
— О-о… Когда же это случилось?
— Я только что обнаружил это. Мы уедем в одиннадцать, и теперь у нас есть возможность сходить на ярмарку.
— Ярмарку? Какую ярмарку?
— Желая вас развлечь, я ознакомился с окружающей обстановкой. Кажется, в деревню Лангторн… или Лонгхорн, не уверен… во всяком случае, в деревню дважды в год приезжает ярмарка, и так получилось, что как раз сегодня — день ее приезда. Можно сказать, случайность, но это так. Сильные мира сего считают, что это будет любопытно для всех заинтересованных лиц.
— А что говорит мой дядя?
— Он отказался идти. У него здесь есть дело. Он мне сказал: «Не присмотришь ли часик-другой за моей маленькой племянницей, Клаверинг?» И я ответил: «Конечно, присмотрю, сэр. Ничто не доставит мне большего удовольствия, сэр. Если вы не возражаете, ваша маленькая племянница и я посетим ярмарку». Он охотно дал свое согласие на эту экскурсию.
— Вы всегда такой жизнерадостный и разговорчивый?
— Только, когда у меня благодарная аудитория!
— Вы находите меня благодарной?
— Я нахожу вас такой, какой хочу видеть в определенный момент. А сейчас я хочу, чтобы вы были моей благодарной аудиторией. И это, моя дорогая Кларисса, определение привлекательной женщины.
— Я подозреваю, что на самом деле вы вовсе не думаете всех тех лестных вещей, о которых говорите.
— Констатация факта не есть лесть, верно? Человек восхваляет, потому что душа заставляет его делать это. Говоришь то, что думаешь, и если слова свободно текут… что ж, это похвально, но это не лесть. Вам я говорю правду, но вам это кажется чрезмерным, поскольку скромность — еще одно из ваших замечательных достоинств.
— Случалось ли с вами когда-нибудь, чтобы вы теряли дар речи?
— Порой бывает. Например, за карточным столом, когда я проигрываю больше, чем могу себе позволить.
— Это должно тревожить.
— Но ведь это заложено в самой игре. Если человек все время выигрывает, тогда нет элемента волнения, не так ли? Но я не должен говорить с вами об игре. Ваша семья этого не одобрила бы. Итак, что вы скажете об экскурсии на ярмарку?
— Мне очень хотелось бы пойти.
— Тогда быстренько позавтракайте, и мы отправимся. Обещаю вам интересное утро.
— Я постараюсь побыстрее.
Я отошла от окна, дернула звонок и попросила горячей воды. Вымывшись, сошла вниз. Пока я ела горячий хрустящий бекон с черствым хлебом и пила эль, вошел мужчина в бобриковом пальто. Он был одет для дороги и стал говорить с хозяином о своей лошади. Было видно, что он очень торопится.
Ланс ждал меня на улице; он сказал, что у нас есть два часа, после чего мы должны вернуться в трактир. Войдя в деревню, мы услышали оживленные голоса. Ярмарка развернулась на поле, где стояли разноцветные будки и было столько народу, что я сразу догадалась: многие пришли из окрестных деревень.
Ланс взял меня за руку.