принять любого монарха. Джереми боялся худшего и считал, что, если якобиты попытаются посадить Якова на трон, вспыхнет война между фракцией католиков и протестантскими сторонниками курфюрстины Ганноверской.

— Королева за своего единокровного брата, — объявил Карлтон. — Ее обуревают родственные чувства. А государственные дела не должны зависеть от сентиментальности — Народ никогда не примет Якова, — сказал Джереми. — Если он высадится в Англии, будет война.

— Народ за ганноверскую ветвь, — сказал Ли. — Это потому, что она протестантская.

— Говорят, королева не будет приглашать курфюрстину в Англию, — сказал Джереми.

— Но некоторые члены правительства намерены это сделать, — возразил Ли.

И все продолжалось в таком же духе.

Год прошел в тревожном ожидании, и все эти разговоры о политике очень раздражали нас, ведь мы думали только о Дамарис. Мы не спускали с нее глаз, и когда Присцилла объявила, что Дамарис чувствует себя лучше, чем в это же время в период прежних беременностей, настроение наше несколько повысилось. Мы с трепетом ждали июля.

Нам были безразличны разговоры вокруг. Ходили какие-то неясные слухи о здоровье королевы. У нее была подагра, и она не могла ходить. Часто упоминали имена Харли и Болингброка. Я догадалась, что между ними наследственная вражда. Карлтон шумел об «этой потаскушке Абигайль Хилл», которая, похоже, правила страной, ибо королева делала все, что советовала ей эта дама.

— Она такая же скверная, как была Сара Черчилль, — сказал Карлтон. Женщины… что тут говорить. Юбочное правительство никогда не приносило добра стране.

Арабелла напомнила нам, что под властью Елизаветы страна ни с кем не воевала и, следовательно, более преуспевала, чем в любое другое время.

— Всегда правят женщины, хотя иногда они вынуждены это делать через мужчин, но будьте уверены, у них в правительстве всегда есть рука, продолжала Арабелла.

Тогда Карлтон стал ругать и ее и весь женский пол, но делал это так, что было ясно, как он восхищается женой. Мы знали, что он имеет особое пристрастие к женской половине общества, так что все это добавляло более светлую ноту к общим размышлениям о том, какие испытания ждут нас в будущем.

28 июня у Дамарис начались схватки. Роды были длительные и трудные; ребенок родился только 30-го числа. Какова была наша радость, когда мы узнали, что родилась здоровенькая девочка! Дамарис была совсем без сил, и мы, конечно, беспокоились о ней, но даже это быстро прошло.

— Это пойдет ей на пользу, — сказала Приспилла.

Джереми сидел у постели Дамарис и держал ее за руку. Я тоже была там и никогда не забуду восторженного выражения глаз Дамарис, когда ей в руки дали ребенка.

Ребенок был здоровый. Наконец-то она достигла своей цели.

Начались длительные совещания в семье на тему, как назвать эту самую драгоценную, самую важную маленькую девочку. Карлтон хотел, чтобы она была Арабеллой, а Арабелла сказала, что если ее надо назвать именем члена семьи, то почему не Присциллой? Ли заметил, что это великолепная идея, но Джереми возразил, что, когда у членов семьи одинаковые имена, всегда возникает путаница, даже через несколько поколений.

Дамарис вдруг решила, что она назовет девочку Сабриной. Это имя внезапно пришло ей в голову, и Джереми сказал, что, конечно, Дамарис принадлежит здесь последнее слово, и он полностью поддерживает ее, считая это имя подходящим.

Итак, малышка стала Сабриной, и мы еще добавили имя Анна — в честь королевы.

Через несколько дней после ее рождения случилось знаменательное событие. Водянка, давно мучившая королеву, затронула ее мозг. Королева Анна умерла.

Несмотря на то, что уже некоторое время она была больна, смерть ее стала ударом. Вряд ли ее можно было считать умной женщиной, но при ее правлении значение страны возросло. Ее окружали хитрые политики и самый блистательный генерал всех времен в лице Джона Черчилля, герцога Мальборо. Никто не мог сказать, что она не выполнила свой долг, пытаясь дать стране наследника: у нее было семнадцать детей, и только один выжил в младенчестве, но и он — бедный маленький Глочестер — умер одиннадцати лет от роду. Таким образом, своей смертью она погрузила страну в кризис.

За два месяца до этого умерла курфюрстина София, дочь Елизаветы — дочери Якова I, что и было причиной притязания Софии на трон. Она упала, гуляя в саду возле своего дворца. Говорили, что ее смерть наступила в результате апоплексического удара, вызванного ее волнениями по поводу разногласий из-за состояния дел в Англии.

Однако, оставался еще ее сын Георг как наследник от протестантской ветви.

Анна не могла даже слышать о Георге и всегда называла его не иначе, как «Германский мужик». Это было одной из причин, почему она склонялась на сторону своего единокровного брата Якова Стюарта и хотела вызвать его из Франции.

Таково было состояние дел в стране, из-за которого мужчины в нашей семье все время спорили, а женщины молились, чтобы глупые мужчины опять не развязали войну, выясняя, кто доджей стать их королем — германский Георг или Яков Стюарт.

— Не понимаю, почему мы все не можем жить в мире, — сердито заявила Приспилла. — Их войны несут только страдания людям, которые согласны жить в мире друг с другом.

Карлтон восторгался таким поворотом дел. Болингброк, этот отъявленный якобит, был застигнут врасплох смертью королевы. Он надеялся, что у него еще будет время, чтобы согласовать действия со своими друзьями-якобитами. Однако, он опоздал. Партия вигов подготовилась лучше: они взяли под стражу сторонников ведущих якобитов, занимавших высокие должности, и просто провозгласили Георга Ганноверского Георгом I, королем Англии.

Сабрину-Анну крестили в сентябре, так как не хотели откладывать дольше из-за наступающей зимы. И вот в конце месяца когда погода была еще теплая и на деревьях золотились листья, церемонию совершили в церкви Эверсли в присутствии всех членов семьи.

Радостно было видеть сияющую Дамарис, у которой наконец-то появился свой собственный ребенок. Она была бледна, но счастье озаряло ее лицо, и болезненный вид не мог скрыть ее огромного удовлетворения. С тех пор как Джереми женился, я первый раз видела его таким довольным. Я сама была очень счастлива, и даже больше того, чувствовала… облегчение. Больше мне не надо было беспокоиться о них. Судьба отблагодарила их за то, что они сделали для меня.

После церемонии мы вернулись в Эверсли-корт, где, по обычаю, вся семья собиралась в таких торжественных случаях.

Я услышала, как Арабелла предостерегает Карлтона:

— Давай хоть сейчас не будем говорить о якобитах.

— Дорогая моя жена, — ответил Карлтон, — нельзя молчать о том, что собирается над нами как грозная туча, угрожая всех нас уничтожить.

— Бесполезно, — простонала Арабелла. — Я не могу оторвать его от якобитов.

Это было замечательное событие. Ребенок хорошо вел себя во время церемонии. Сабрина вообще была спокойным ребенком и плакала редко, только когда что-то ей мешало или она хотела есть, поэтому успокоить ее было очень легко. На ней была надета распашонка из белого атласа и брюссельских кружев, та самая, в которой крестились многочисленные новорожденные до нее и которая после этой церемонии будет выстирана и отложена для следующих крестин. Интересно, кто будет следующим? Может быть, мой собственный ребенок? Мне было двенадцать лет. Через четыре или даже три года я могла бы выйти замуж.

Мысли мои блуждали. Они, конечно, постараются найти мне мужа. О нет! Я не хочу этого. Я сама выберу себе мужа.

Когда мы вернулись в Эндерби, Жанна забрала ребенка в детскую, а Дамарис сказала, что приляжет, и попросила меня подняться с ней наверх, потому что она хочет что-то сказать мне.

Когда мы пришли в ее комнату, она очень серьезно посмотрела на меня и сказала:

— Ты должна кое-что знать, Кларисса, и теперь, когда ты намереваешься посетить своих родственников со стороны отца, я и дядя Джереми решили, что наступило время сказать это тебе. Твоя