воспользоваться чудесной погодой. Впрочем, разве она когда-нибудь принимала Ошибочное решение? В доме ведь всегда сухо и безветренно. Он безусловно подчиняется и покидает их только на минуту, чтобы взять шляпу.

Генерал вышел из комнаты, а разочарованная и расстроенная Кэтрин стала объяснять подруге, насколько ей неловко заставлять его идти на прогулку, когда ему этого вовсе не хочется, – всего лишь в угоду ее мнимому желанию. Мисс Тилни, однако, перебила ее, сказав с некоторым смущением:

– Мне кажется, самое правильное сейчас – это воспользоваться прекрасным утром. Не тревожьтесь за моего отца – он обычно гуляет в такое время.

Кэтрин не вполне поняла значение этих слов. Почему мисс Тилни смутилась? Не имеет ли генерал чего-нибудь против того, чтобы она осмотрела аббатство? Но ведь он сам предложил. И разве не странно, что он всегда так рано гуляет? Совсем не похоже на ее отца или мистера Аллена. Как обидно – она больше всего хотел осмотреть дом, и ей вовсе нет дела до усадьбы Если бы еще Генри был с ними. Теперь же она даже не сможет понять, чем любоваться. Тем не менее, оставляя эти мысли при себе, Кэтрин покорно, хотя и без удовольствия, надела шляпку.

Она, однако, была удивлена далеко превзошедшими ее предположения размерами аббатства, увиденного ею впервые с прилегавшей лужайки. Здание имело вид охватывающего большой двор прямоугольника – восхищенному взгляду зрителей открылись две его стороны, щедро украшенные готическим орнаментом, а остальное скрывалось купами старых деревьев или густыми посадками. Поднимавшиеся сзади и защищавшие его от ветра крутые лесистые холмы казались прекрасными даже в безлиственные мартовские дни. Ничего подобного ей еще видеть не приходилось. Впечатление было настолько сильным, что, не дождавшись более веских суждений, Кэтрин смело высказала, насколько она поражена и восхищена. Довольный генерал отнесся к ее отзыву вполне одобрительно – можно было подумать, что до сих пор собственная его оценка Нортенгера вызывала у него сомнения.

Далее им пришлось восторгаться садоводством, в которое генерал провел их через уголок парка.

Кэтрин не могла не поразиться, услышав, сколько оно занимает акров земли, – вдвое больше того, чем располагали вместе мистер Аллен и ее отец, включая церковный двор и фруктовые посадки. Бесчисленным шпалерам не было видно конца. Между ними возвышался целый городок теплиц. И среди всего этого трудилось, казалось, все население здешнего прихода. Генерал был польщен ее изумленными взглядами, которые подтверждали так же ясно, как и вырвавшиеся у нее восклицания, что она еще никогда не видела подобного великолепия, после чего скромно признал, что, хотя он и лишен честолюбия этого рода и не имеет в этом отношении никаких притязаний, он, мол, отнюдь не думает, что у него нет в королевстве соперников, – все же, если уж у него есть любимый конек, так это сад. Да, он влюблен в садовое дело. Будучи равнодушен ко всякой другой еде, он любит хорошие фрукты, а если не любит сам, то их любят его дети, его друзья. Наблюдение за таким садом, однако, хлопотливое дело; даже отличный уход не всегда вознаграждается урожаем наиболее ценных фруктов. Ананасные парники, например, принесли в прошлом году всего лишь сотню плодов. Мистеру Аллену такого рода огорчения, должно быть, знакомы?

– О нет, нисколько. Мистер Аллен совершенно равнодушен к саду – он туда даже не заходит!

С улыбкой торжествующего превосходства генерал пожелал себе такого же равнодушия, ибо ни одно посещение сада, увы, не обходится для него без огорчения – что-нибудь там непременно оказывается не так.

– У мистера Аллена большое тепличное хозяйство? – спросил генерал, объясняя устройство теплиц во время их осмотра.

– У него всего лишь одна маленькая теплица, которую миссис Аллен зимой использует для цветов. Время от времени ее протапливают.

– Счастливый человек! – заметил генерал с видом блаженного самодовольства.

Проведя их по всем закоулкам и показав Кэтрин каждый уголок, он настолько исчерпал ее возможности чем-нибудь любоваться и восхищаться, что в конце концов позволил девицам выйти через калитку. После этого генералу захотелось осмотреть недавно перестроенный чайный домик, и он предложил продолжить приятную прогулку, если мисс Морланд еще не устала.

– Но куда же ты, Элинор? Зачем нам идти по этой холодной сырой дороге? Мисс Морланд промочит ноги! Гораздо лучше пройтись по парку.

– Я так люблю этот путь, – сказала мисс Тилни, – что он мне всегда кажется самым лучшим и самым коротким. Хотя он и впрямь может оказаться сыроватым.

Перед ними была узкая вьющаяся тропинка через старый и густой ельник. И Кэтрин, привлеченная суровым видом леса и мечтая в него зайти, не смогла себе в этом отказать, даже риск вызвать неудовольствие генерала. Генерал почувствовал ее решимость и, тщетно выразив еще раз заботу о ее здоровье, был столь любезен, что больше не настаивал. Однако сам он не захотел их сопровождать, объяснив, что солнце светит здесь с неприятной для него стороны, так что он выйдет к ним навстречу по другому пути. Он удалился, и Кэтрин была даже встревожена, почувствовав, насколько ей стало легче в его отсутствие. Но поскольку тревога была не такой сильной, как переживаемое ею облегчение, она от нее не пострадала. Весело и беззаботно заговорила она о прелестной грусти, которую навевает подобное место.

– Мне оно особенно дорого, – ответила ее подруга со вздохом. – Здесь любила прогуливаться моя мать.

До сих пор Кэтрин ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из членов семьи упомянул о миссис Тилни. Поэтому интерес, вызванный в ней печальным воспоминанием, явно отразился в выражении ее лица и в робком молчании, с которым она ждала каких-нибудь пояснений.

– Я часто гуляла здесь вместе с ней, – добавила Элинор, – хотя в те времена и не дорожила этими прогулками так, как сейчас. Я даже удивлялась тогда, что она выбрала это место. Оно стало мне дорого благодаря ее памяти.

«Разве оно не должно быть столь же дорого ее мужу? – подумала Кэтрин. – А между тем генерал даже не захотел сюда заглянуть!» Мисс Тилни молчала, и Кэтрин осмелилась сказать вслух:

– Ее смерть, наверно, была огромной утратой?

– Огромной, и даже растущей с годами ответила ее спутница приглушенно. – Когда это случилось, мне было всего тринадцать. И хотя переживала утрату с отчаянием, какое только возможно в этом возрасте, она до моего ее знания полностью не доходила. Всей ее глубины я тогда понять не могла. – Немного помолчав, она более твердым голосом добавила:

– Вы знаете, у меня нет сестер. И хотя мои братья ко мне очень привязаны, Генри проводит большую часть времени здесь, я за это ему так благодарна! – мне все часто бывает трудно не сознавать своего одиночества.

– Конечно, вам его должно не хватать очень сильно.

– Мать была бы со мной рядом всегда. Она была бы мне верным другом, оказывала бы на меня самое большое влияние.

– Она ведь была прелестной женщиной, правда? Необыкновенно красивой? В доме сохранился ее портрет? А почему она так любила это место? Оно сочеталось с ее угнетенным настроением? – Кэтрин задавала один вопрос за другим.

На первые три Элинор сразу ответила утвердительно. Два последних – оставила без ответа. С каждым отвеченным и неотвеченным вопросом интерес Кэтрин к покойной миссис Тилни возрастал все сильнее. Она не сомневалась, что этот брак был несчастливым. Генерал, конечно, не был преданным мужем. Он не любил мест, где она гуляла, – разве в таком случае он мог любить ее самое? К тому же при всем его внешнем лоске чувствовалось, что его обращение с женой не могло быть хорошим.

– Портрет висит в спальне вашего отца? – спросила Кэтрин, смущенная утвердительной формой своего вопроса.

– Нет, он предназначался для гостиной. Но отцу не понравилась работа художника, и в течение какого- то времени ему не могли найти места. А после ее смерти я его вскоре взяла к себе и повесила в моей комнате. Мне приятно будет вам его показать.

Еще одно подтверждение! Портрет – очень похожий – покойной жены, которым не дорожит ее муж. Он, должно быть, был к ней страшно жесток.

Кэтрин больше не старалась подавить в себе чувство, которое генерал, несмотря на всю свою