выполнить просьбу такой подруги... Я перестану верить твоей доброте, если ты не уступишь.

Это был первый случай, когда ее брат выступил против нее. Стараясь его не огорчать, она сделала примирительное предложение: если они отложат поездку до вторника, что им не трудно сделать, ибо это зависит от них самих она могла бы с ними поехать, и все были бы удовлетворены. В ответ сейчас же прозвучало:

– Нет, нет, нет! Это невозможно, Торп ведь еще не знает, не придется ли ему во вторник уехать в Лондон.

Кэтрин выразила сожаление, но ничего не могла больше поделать. Наступило короткое молчание, нарушенное Изабеллой, которая сказала с едва сдерживаемым раздражением:

– Очень хорошо, поездка отменяется. Если Кэтрин не едет, я не поеду тоже. Не могу же я быть единственной женщиной. Я ни за что не позволю себе совершить столь неприличный поступок.

– Кэтрин, ты должна ехать!

– Но почему же мистер Торп не может взять с собой одну из сестер? Уверяю вас, каждая из них с удовольствием бы поехала.

– Премного вам благодарен, – ответил Торп. – Я в Бате не для того, чтобы катать здесь своих сестриц и казаться всем дураком. Нет уж, коль вы не хотите, провались я ко всем чертям, если сам поеду. Я бы и поехал-то лишь ради того, чтобы покатать вас.

– Ваша любезность не доставляет мне удовольствия.

Ее слова, однако, не дошли до его ушей, так как он сейчас же куда-то исчез. Остальные продолжали мучительную для Кэтрин прогулку. Спутники ее молчали, иногда снова обрушивали на нее мольбы и упреки. Ее рука по-прежнему поддерживала руку Изабеллы, но сердца были разделены. В некоторые минуты Кэтрин смягчалась, в другие была взволнована, все время оставаясь печальной, но непреклонной.

– Я не думал, что ты настолько упряма, – сказал Джеймс. – Тебя было всегда нетрудно уговорить, ты казалась мне самой доброй и покладистой из сестер.

– Надеюсь, я и до сих пор осталась такой, – ответила она с большим чувством. – Но мне в самом деле невозможно поехать. Если я и ошибаюсь, я делаю то, что считаю правильным.

– Подозреваю, что при этом вам не приходится слишком с собой бороться, – сказала Изабелла.

Сердце Кэтрин переполнилось. Она высвободила руку, и Изабелла этому не противилась. Прошло десять долгих минут, пока к ним опять не присоединился Торп, который, вернувшись с повеселевшим видом, сказал:

– Ну вот и отлично, дело улажено. Мы все можем завтра ехать с чистой совестью. Я видел мисс Тилни и передал ей ваши извинения.

– Вы не могли этого сделать! – воскликнула Кэтрин.

– Сделал, клянусь душой! Только что к ней подошел и сказал все, что полагается: вы просили, мол, передать, что должны отложить вашу совместную прогулку до вторника, так как на понедельник еще раньше назначили поездку нами в Клифтон. Она ничего не имела против – сказала, что вторник ее так же устраивает. Итак, все в порядке – никаких затруднений! Неплохо придумано, а?

Лицо Изабеллы снова осветилось благодушием и улыбкой, и Джеймс тоже опять казался счастливым.

– В самом деле, это была чудесная мысль, Кэтрин, дорогая моя, все тревоги теперь позади. Вы с честью освободились от обязательства и нас ждет прелестнейшая поездка.

– Это невозможно, – сказала Кэтрин. – Я этого не могу допустить. Я должна сейчас же пойти к мисс Тилни и с ней объясниться.

Изабелла схватила ее за одну руку, Торп – за другую, и все трое стали бурно протестовать. Даже Джеймс вышел из себя. Теперь, когда все уладилось, когда мисс Тилни сказала, что ее ничуть не меньше устраивает вторник, продолжать спорить было просто глупо, просто смешно.

– Не в этом дело. Мистер Торп не имел права передавать выдуманное поручение. Если бы я считала возможным, я сказала бы мисс Тилни сама, что откладываю прогулку. А так это получилось еще более грубо. И откуда мне знать, что мистер Торп в самом деле... что он опять не ошибся. Из-за его ошибки в пятницу я уже совершила непростительный промах. Позвольте мне идти, мистер Торп. Изабелла, перестаньте меня удерживать.

Торп сказал, что искать мистера и мисс Тилни бессмысленно, так как он догнал их на углу Брод-стрит и сейчас они уже дома.

– Ну что ж, я пойду к ним домой, – ответила Кэтрин. – Где бы они ни находились, должна их увидеть. Разговаривать больше не о чем. Если, несмотря на все уговоры, я не согласилась поступить, на мой взгляд, не правильно, принудить меня к этому не удастся никакими уловками.

Сказав это, она вырвалась и убежала. Торп хотел было броситься за ней, но его удержал Морланд.

– Пусть она идет! Пусть себе идет, если уж ей так хочется!

– Она упряма, как...

Торп не закончил сравнения, так как оно бы едва ли оказалось приличным.

Крайне взволнованная Кэтрин шла так быстро, как только возможно было пробираться через толпу, боясь преследования, но твердая в своей решимости. По пути она продолжала думать о случившемся. Ей было жаль огорчать и расстраивать друзей, а особенно брата. Но она не жалела, что отказалась от поездки. Независимо от ее собственных чувств, нарушить договоренность с мисс Тилни, взять назад – притом по выдуманной причине – обещание, которое она дала всего пятью минутами раньше, было непозволительно. Она упрямилась вовсе не из эгоизма, заботясь о своих удовольствиях. Их она в какой-то мере могла получить от поездки и осмотра Блэйзского замка. Но она боролась ради других, ради доброго мнения людей. Ее убежденности в своей правоте было, однако, недостаточно, чтобы она смогла восстановить душевное равновесие, – до встречи с мисс Тилни об успокоении нельзя было даже думать. И, еще сильнее ускорив шаг после того, как она покинула Крессент, остальной путь, отделявший ее от Мильсом-стрит, Кэтрин почти пробежала, преодолев его настолько быстро, что, хотя мистер и мисс Тилни направились к дому гораздо раньше, она успела их заметить при входе в подъезд. Впустивший их слуга еще не ушел, и, ограничившись словами о необходимости увидеть мисс Тилни сию же минуту, Кэтрин взбежала наверх, распахнула первую же увиденную ею дверь и внезапно предстала в гостиной перед генералом Тилни, его сыном и дочерью. Объяснение такой поспешности, недостатком которого было только то, что из-за ее нервного возбуждения и нехватки дыхания оно ничего не объясняло, было дано ею немедленно:

– Я страшно торопилась... Все это... Я с ними ехать вовсе не обещала... Я им сразу сказала, что не могу... И я бежала, как могла, чтобы вам об этом сказать... Мне неважно, что вы подумаете... Я не могла ждать, пока обо мне доложит слуга...

Существо дела, однако, хоть и не лучшим образом растолкованное этой речью, вскоре перестало быть загадкой. Кэтрин узнала, что Джон Торп передал таки выдуманное им поручение и мисс Тилни не сочла нужным скрыть, что это ее удивило. Но не вызвало ли оно более сильного негодования ее брата, к которому Кэтрин в своих оправданиях инстинктивно обращалась в такой же мере, как и к его сестре, гостья никоим образом выяснить не могла. Что бы ни говорилось или ни предполагалось до ее прихода, но после ее взволнованного рассказа выражение лиц хозяев и весь их тон сразу стали настолько дружественными, насколько она могла только мечтать.

Когда все таким образом счастливо уладилось, она была представлена их отцу, встретив с его стороны любезный и обходительный прием, напомнивший отзыв о нем Торпа и дававший приятный повод считать, что последний в некоторых случаях говорит правду. Заботливость генерала дошла до того, что, не будучи осведомлен о необыкновенной поспешности, с которой Кэтрин поднималась по лестнице, он не в шутку рассердился на слугу, из-за нерадивости которого ей пришлось собственноручно отворить дверь в гостиную.

– Что себе позволяет Уильям? Я еще этим займусь!

И если бы Кэтрин самым горячим образом не засвидетельствовала его невиновности, Уильям мог бы из-за ее поспешности навсегда лишиться расположения хозяина, а то и своего места.

Просидев четверть часа, она поднялась, чтобы со всеми проститься, и была приятно изумлена, когда генерал Тилни попросил ее оказать ему и его дочери честь, отобедав у них и проведя с ними остаток дня. Мисс Тилни присоединилась к его просьбе. Кэтрин чувствовала себя весьма польщенной, но была не вправе согласиться, ибо мистер и миссис Аллен с минуты на минуту ждали ее возвращения. Генерал сказал,