— он в армии не служил. В смысле, срочную не прошел. Сразу в военное училище рванул. Давай стакан.

— Куда ты, куда ты накатываешь?!

— Во, закудахтал… Тут уже добить проще, чем оставить. — Хаус показал половину бутылки и невозмутимо отмерил еще по сто.

— Ну военное училище, и что? — сказал Сергей. — Почему тебя это волнует?

— Ты просто не видел таких офицеров. А я под ними служил.

Проводник замолчал и уставился на бутылку. Шведов подумал, что это, наверное, к лучшему. За вспышкой ненависти к несчастному Оленю маячила какая-то болезненная для Хауса тема, и трогать ее не стоило, разговор и так зашел слишком далеко.

— Дело не во мне, — все-таки продолжил Хаус после долгой паузы. — Когда я узнал, из каких он войск, у меня внутри все перевернулось. Отдельный береговой ракетный дивизион — это как раз то место, куда мой кореш служить ушел. И откуда он не вернулся. Часть у него другая была… а может, и та же самая, я номер не помню. Да и какая разница? При чем тут номер?.. Вот такие вот гниды его и угробили, моего друга. А знаешь, как это произошло? Теперь уж я расскажу, вывел ты меня на нервы… Давай!

Хаус опрокинул в себя стакан и, с шумом проглотив, медленно выдохнул.

— Красота… — молвил он. — В общем, история не длинная. Служил мой друг, ждал дембеля, все было нормально. И однажды такой вот офицерик, заступивший в наряд дежурным по части, отправил кореша на кичу. С температурой тридцать восемь. Как тебе это? И посадили его в одиночку, где никто даже в дверь постучать не мог, чтобы врача вызвали. Было это после обеда, а к ужину температура поднялась до сорока одного. Ужин на кичу доставили, поэтому камеру и открыли. Если бы не ужин, то открыли бы только утром. Хотя это было уже не важно. В санчасть кореша привезли мертвого. Ехать там буквально десять минут. Вот за эти десять минут он и умер. — Хаус сжал кулак и бросил руку вниз, бессильно разрубив воздух. — А теперь самое интересное. За что посадили кореша. Может, водки нажрался или харю кому-то разбил? Может, нагрубил офицеру или свалил в самоход? Какие будут версии?

— Откуда мне знать… — буркнул Шведов.

— Его посадили в каменный мешок с температурой тридцать восемь за то, что он не хотел ложиться в санчасть.

— Не понял, — покачал головой Сергей.

— Тебе повторить?

— Да нет, я слышал. Просто логики не вижу.

— Логики?! Ее тут нет! Какая, на хрен, логика? Человека убили за то, что он плохо заботился о своем здоровье.

— А кстати, почему он отказался-то? Тоже не ясно.

— У них такая часть была. Реальная, не показушная. Два раза в год заступала на боевое дежурство. Там просто западло было лежать в больничке, особенно для дембеля. Теперь ясно?

— Теперь да.

— А тот офицерик, который его отправил на кичу, так и не врубился. Потому что он сраный теоретик. Он командовал людьми, но о жизни этих людей он ничего не знал и знать не хотел.

— Мне кажется, ты выводы делаешь… слишком глобальные.

— Какие еще выводы, Швед? У меня был друг. Мы ушли служить одновременно. Я вернулся, а он нет. Вот и вся арифметика. Тут нет никаких выводов. Когда я увидел Оленя, этого теоретического старшего лейтенанта, его таймер затикал сразу же. А что с ним стряслось — сам убился или собаки загрызли, — это не так важно. Я бы не стал стрелять в него без повода, но этот повод нашелся бы очень скоро.

— Грустная история, — согласился Сергей. — Ну и что дальше? Теперь ты превратился в истребителя старлеев? Особенно тех, которые служили в каких-то там ракетных дивизионах? Сколько ты их уже угробил?

— Ты опять меня не услышал, — сокрушенно сказал Хаус. — Ты вообще ничего не понял. Перед кем я тут распинался… Олень — первый и последний, — внятно произнес проводник. — Я был бы очень больным человеком, если бы в каждом офицере видел личного врага. За кого ты меня принимаешь?

— Я действительно запутался, — пробормотал Шведов. — Ты копил в себе злость, а потом свалил чужую вину на Оленя, который к твоему другу вообще никаким боком. И ты считаешь это правильным? Если хотел поквитаться за кореша, то надо было того старлея искать, того самого, который…

— Да видел я его, — перебил Хаус, сдвигая вместе пустые стаканы. — Того самого. Обычный такой чувак, не сволочь вроде и не тупица. Нормальный.

— Ну, так что же?.. Что ты с ним сделал?

Сталкер замер и впервые оставил бутылку в сторону, так и не налив.

— Ничего, — тихо сказал он. — Это было в Москве, на Курском вокзале. Столкнулись случайно. Вернее, это я на него наткнулся, потому что рожу его помнил по фотографиям, которые от друга остались. Хорошо-о помнил… Но что я там мог, в Москве? Убить его? А потом сидеть до старости? Я не испугался, пойми. Даже если бы я его до переулка какого-нибудь довел — все равно не убил бы. Просто… на Большой земле так не принято. Там другая жизнь, совсем другая.

— Это уж точно, — вставил Сергей.

— А здесь все иначе. Здесь я того старлея пришил бы без суда и отходной молитвы. И глазом не моргнул бы. Потому что здесь в отличие от Москвы принято именно так. Здесь это правильно. Придави гниду, и бог спишет тебе один грех. Вот поэтому, — сталкер понизил голос до шепота, — поэтому в Зоне и зависают надолго. Не за бабло. Денег заработать можно и там. — Он показал большим пальцем куда-то за спину. — Но вот чего там нет, так это ясности и справедливости. А здесь они есть. В Зоне, по большому счету, только они и рулят. Тут война, Швед, вечная война. А война — это просто и честно. Всегда.

Сталкер перевел дух и все-таки налил.

— Вот смотрю я на тебя… Хороший ты человек, Хаус. — Сергей поставил тушенку на тумбочку и покорно взял в руку стакан. — Я бы, наверно, хотел, чтобы у меня такой друг был. Но все-таки страшно мне рядом с тобой. Ты сам не заметил, как стал частью Зоны. Возможно, лучшей ее частью… Но я-то пока еще — человек с Большой земли.

— Загрузил я тебя, да? Привыкнешь. Вообще, когда я выпью, многовато болтать начинаю. Если откровенно, то за это меня с работы и поперли, а не за сериалы, — рассеянно улыбнулся сталкер. — Хотя сериалы я тоже смотрел, конечно. Но больше — трепался. Как корпоратив, так я говорю и говорю. Пью и опять говорю… — Хаус потупился.

В бутылке оставалось уже не много, и проводник заметно опьянел. Сергей и сам чувствовал, как нарастает шум в голове, а сальные обои в комнате начинают расплываться.

«В кубрике, — поправил он себя. — В кубрике, а не в комнате. Может, и правда привыкну…»

У Хауса в кармане вдруг что-то пискнуло, и какой-то мужчина с отменной дикцией произнес:

— Внимание! До выброса предположительно десять минут. Всем зайти в укрытие!

— О! — Сталкер поднял указательный палец. — Бегом. После третьего звонка в зал не пускают.

Прихватив с тумбочки недопитую бутылку, он заковылял к выходу.

— Уверен, что успеешь со своей палкой? — спросил Сергей.

— Здесь недалеко.

В коридоре захлопали двери, послышались торопливые шаги. Бойцы быстро, но без суеты выходили из кубриков и спускались по лестнице. Шведов держался возле Хауса, поэтому видел, как последний сталкер идет по коридору и заглядывает во все помещения, чтобы там никто случайно не остался. Был ли это дежурный, или кто-то проверял кубрики по собственной инициативе — Сергей не знал, но такой подход к делу ему понравился.

Убежище было действительно близко, Хаусу с костылем даже не пришлось выходить из гостиницы. На первом этаже лестница не заканчивалась, вниз вел еще один длинный марш, который упирался в последнюю площадку, покрытую обычным кафелем. В стене был открыт толстый люк с закругленными углами и запорным штурвалом. Рядом стоял Чак и то ли пересчитывал людей, то ли просто подгонял их мерными взмахами ладони.

Когда Хаус и Шведов вошли в убежище, Чак перешагнул через высокий порог, затворил люк и легко крутанул штурвал. Механизмы были в исправном состоянии и работали без скрипа.