зеленой и чуть желтоватой, как молодая трава.

«Я рад, что могу наконец познакомиться с тобой, Эра­гон, наш друг и Губитель Шейдов, — сказал Фирнен. Голос у него оказался более глубоким и звучным, чем ожидал Эра­гон, даже более звучным, пожалуй, чем голос Торна, или Глаэдра. — Моя Всадница много рассказывала мне о тебе».

И Фирнен один раз моргнул с негромким резким зву­ком, точно раковина ударилась о камень.

В широкой, залитой солнцем душе Фирнена даже тени казались прозрачными, и там царило сильнейшее возбуж­дение, даже восторг.

Да и самого Эрагона охватило невероятное, радостное изумление: как только могло произойти такое чудо?

«И я очень рад с тобой познакомиться, Фирнен-финиарель, — мысленно сказал он зеленому дракону. — Вот уж не думал, что мне доведется увидеть, как ты проклюнешься из яйца и освободишься от чар Гальбаторикса!»

Изумрудный дракон слегка фыркнул. Он выглядел чрезвычайно гордым и полным энергии. Затем он снова посмотрел на Сапфиру. Между обоими драконами проис­ходило что-то очень важное. Во всяком случае, в душе Сап­фиры Эрагон чувствовал бешеный поток всевозможных мыслей, чувств и ощущений.

Арья слегка улыбнулась:

— Они, похоже, друг другу понравились.

— Да, очень.

Прекрасно понимая друг друга и без слов, Эрагон и Арья вышли из-под арки, образованной драконьими головами, и двинулись в сторону, предоставив драконам возможность пообщаться наедине. Сапфира не уселась, как делала это обычно, а так и осталась в полуприсеве, припав к земле так, словно охотилась на оленя. Фирнен принял точно такую же позу. Кончики драконьих хвостов чуть подергивались.

Арья выглядела отлично, гораздо лучше, чем за все время с тех пор, как они вместе покинули Эллесмеру и при­соединились к варденам. Вряд ли Эрагон сумел бы найти подходящие слова, чтобы описать ее, но наверняка можно было сказать, что она выглядит счастливой.

Некоторое время оба шли молча, потом немного по­стояли, наблюдая за драконами, и Арья сказала, повернув­шись к нему:

— Ты прости, что я раньше с тобой не связалась. Долж­но быть, ты не самым лучшим образом думал обо мне. На­верное, тебе казалось, что я вас с Сапфирой совсем забро­сила. А теперь ты еще и обижен тем, что я утаила от тебя такую важную вещь, как появление Фирнена. Обижен?

— Ты получила мое письмо?

— Получила. — И, к его удивлению, она достала из-за па­зухи маленький кусочек пергамента, который он мгновен­но узнал. — Я бы ответила сразу, но Фирнен уже проклю­нулся, а лгать тебе мне не хотелось. Ведь я бы солгала тебе, даже если бы просто не упомянула о появлении Фирнена на свет.

— Но зачем было его прятать?

— Мне не хотелось рисковать — ведь столько слуг Галь­баторикса по-прежнему на свободе, а драконов осталось так мало! Я боялась, что кто-то может узнать о Фирнене.

Он тогда еще был слишком мал, чтобы хоть как-то защи­тить себя.

— Неужели ты действительно опасалась того, что кто-то сможет прокрасться в Дю Вельденварден и убить его?

— Порой там случались весьма странные вещи… А по­скольку драконы находятся на грани полного исчезнове­ния, я не желала рисковать. Если бы это было в моих силах, я бы держала Фирнена в Дю Вельденвардене еще лет де­сять, пока он не станет таким большим, чтобы уж никто не посмел на него напасть. Но он так хотел улететь, что я не смогла ему отказать. И потом, мне необходимо встретить­ся с Насуадой и Ориком — уже в новом качестве.

Эрагон мысленно слышал, как Фирнен рассказывает Сапфире о своей первой добыче — олене, пойманном в эль­фийском лесу. Он знал, что и Арья тоже слышит разговор драконов. Он заметил, как дрогнули в улыбке ее губы, ког­да Фирнен описывал свои попытки догнать косулю, после того как наступил на ветку и вспугнул ее.

— И давно тебя избрали королевой?

— Через месяц после моего возвращения. Ванир, впро­чем, об этом не знал. Я попросила не сообщать ему об этом, как нашему послу у гномов. Мне хотелось пока что полно­стью сосредоточиться на воспитании Фирнена и не тре­вожиться о государственных делах и всяких визитах… Но тебе, наверное, интересно было бы узнать, где я его выра­щивала? На Утесах Тельнаира, где жили Оромис и Глаэдр! Мне показалось, что это… справедливо.

Оба снова помолчали. Потом Эрагон, указав на Фирне­на, спросил:

— Как же все это произошло?

Арья улыбнулась.

— Когда мы вернулись в Эллесмеру, я заметила, что Фирнен начинает ворочаться в своей скорлупе, но я ниче­го такого не подумала, ведь и Сапфира часто ворочалась в яйце. Но не успели мы добраться до Дю Вельденвардена и миновать охраняемые границы, он взял и проклюнул­ся! Был уже почти вечер. Я ехала, держа яйцо на коленях, как когда-то возила и Сапфиру, и разговаривала с ним. Я рассказывала ему о нашем мире, говорила, что теперь он в безопасности, и вдруг яйцо затряслось, и… — Она вздрог­нула и тряхнула головой, а в глазах у нее блеснули слезы. — А потом между нами установилась такая нежная связь… Собственно, я именно так все это себе и представляла. Стоило нам коснуться друг друга… Я всегда хотела быть Всадницей, Эрагон! Всегда хотела иметь возможность за­щищать свой народ, хотела отомстить Гальбаториксу за гибель отца, но не верила в такую возможность для себя, пока не увидела первую трещинку на яйце Фирнена.

— И когда вы соприкоснулись, то…

— Да. — Арья подняла левую руку и показала Эрагону серебристую отметину на ладони, точно такую же, как и у него, гёдвей игнасия. — У меня возникло такое ощущение, будто… — Она умолкла, подыскивая нужные слова.

— Будто ты коснулась ледяной воды, и теперь твоя рука горит, и ее даже как будто покалывает, — подсказал Эрагон.

— Да, именно так. — И Арья невольно обхватила себя руками, словно ей вдруг стало холодно.

— Итак, вы вернулись в Эллесмеру, — сказал Эрагон.

Теперь уже Сапфира рассказывала Фирнену о том, как они с Эрагоном плавали в озере Леона во время своего пер­вого путешествия в Драс-Леону, еще с Бромом.

— Да, мы вернулись в Эллесмеру.

— И вы с Фирненом поселились на Утесах Тельнаира. Но зачем тебе было становиться королевой, если ты уже стала Всадницей?

— Это была не моя идея. Датхедр и другие наши старей­шины пришли ко мне на утесы и попросили принять плащ моей матери. Я отказалась. Но они снова пришли на сле­дующий день и на следующий. И приходили каждый день в течение целой недели, и каждый раз с новыми аргумен­тами в пользу того, почему мне следует принять ее плащ и корону. В конце концов они убедили меня, что так будет лучше для всего нашего народа.

— Но почему все-таки именно ты? Не потому ли, что ты — дочь Имиладрис? Или, наоборот, потому что ты стала Всадницей?

— Нет, это не потому, что Имиладрис была моей мате­рью. Хотя отчасти, конечно, и это повлияло на их выбор. И не потому, что я стала Всадницей. Наша внутренняя по­литика куда сложнее, чем у людей или у гномов, и выбор нового правителя у нас никогда не происходит легко. Тут нужно учитывать согласие десятков различных домов и се­мей, а также многочисленных старших представителей нашей расы, и каждое предложение, сделанное ими, это часть сложной игры, в которую мы продолжаем играть вот уже много тысячелетий. В общем, было немало всяких причин, побудивших их выбрать именно меня. И далеко не все эти причины вполне очевидны.

Эрагон переступил с ноги на ногу, глядя в простран­ство между Сапфирой и Арьей. Он пока что не мог прими­риться с ее решением.