Сапфиры — и большую часть дня ничего не делал, лишь любовался теми просторами, над которыми они пролетали.
Покинув лагерь варденов на берегу озера Леона, Сапфира сразу взяла курс на северо-запад и довольно долго летела над озерной гладью озера, поднимаясь порой так высоко, что Эрагону приходилось применять магию, чтобы защитить себя от холода.
Огромное озеро сверху казалось пятнистым, и особенно эти яркие пятна сверкали там, где угол волн отражал солнечные лучи. Но и когда водная гладь выглядела сверху монотонно серой, Эрагон не уставал ею любоваться. Для него не было на свете ничего более прекрасного, чем этот постоянно меняющийся рисунок световых пятен на воде.
Под ними часто пролетали другие птицы — ястребы-рыболовы, цапли, гуси, утки, скворцы, разные певчие пташки. В основном они не обращали на Сапфиру никакого внимания, хотя некоторые ястребы сперва спиралью взмывали вверх, а потом некоторое время упорно сопровождали ее и при этом казались скорее любопытными, чем испуганными. Два ястреба даже настолько осмелели, что пролетели буквально в каком-то футе от острых, длинных клыков драконихи.
Во многих отношениях эти свирепые хищные птицы с острыми когтями и ярко-желтыми клювами напоминали Эрагону Сапфиру, и ей это сравнение даже нравилось: она любила ястребов за их смелость и охотничью смекалку.
Берег озера внизу постепенно превратился в туманную фиолетовую линию на горизонте, а затем и вовсе растаял вдали. В течение, наверное, получаса они летели над этим озером и видели только птиц да облака в небе, а внизу — безбрежное полотно сморщенной ветром воды.
Вскоре впереди и чуть слева показалась серая изломанная линия — вершины Спайна, радостный знак для Эрагона. Хотя это были еще не те горы, которые он знал с детства, они все же принадлежали к тому же горному массиву, и, стоило ему их увидеть, он сразу почувствовал, что где-то здесь, неподалеку, его дом.
А горы все росли и росли, и наконец перед ними встала настоящая стена украшенных снеговыми шапками горных пиков, похожих на огромную разрушенную крепость. Вниз по покрытым зеленью склонам бежали десятки белых от пены горных ручьев, которые, извиваясь меж валунами, искали путь к огромному озеру, своим боком будто прильнувшему к подножию гор. С полдюжины деревень стояло на берегу озера или чуть поодаль, но благодаря примененной Эрагоном магии люди внизу не замечали дракона, пролетавшего у них над головой.
Глядя на эти деревушки, Эрагон думал о том, до чего же они малы и заброшены, до чего же — если оглянуться назад — был крошечным и его родной Карвахолл в сравнении с теми огромными городами, в которых он впоследствии побывал. Эти деревушки сверху казались скоплением жалких хижин, едва пригодных для жизни. Впрочем, жили в них по большей части действительно бедняки, которые за всю свою жизнь порой не бывали дальше чем на несколько миль от родной деревни и вечно обречены были существовать в том крошечном мирке, который был ограничен пределами их зрительного восприятия.
«Какая убогая жизнь!» — думал Эрагон.
И все же ему казалось, что, может быть, это и к лучшему — жить всегда на одном месте и постоянно узнавать о нем что-то новое, а не бродить вечно по белу свету? Да и ценнее ли знания обширные, но поверхностные узких, но более глубоких?
Он вдруг вспомнил, как Оромис однажды сказал, что весь мир можно вывести из одной-единственной песчинки, если достаточно внимательно смотреть на нее.
Спайн был во много раз ниже Беорских гор, и все же его каменистые вершины вздымались на тысячу футов и даже выше того уровня, на котором летела Сапфира, и ей приходилось то и дело огибать их, следуя вдоль узких, полных тьмы ущелий и горловин. Время от времени она поднималась очень высоко, преодолевая голые заснеженные перевалы, и с такой высоты Эрагону казалось, что эти горы похожи на клыки, торчащие из коричневых десен земли.
Когда Сапфира скользила над одной особенно глубокой расщелиной, он увидел на дне этой пропасти тонкую ленточку ручья, извивавшегося по травянистой лужайке. По краям этой небольшой горной долины виднелись то ли дома, то ли палатки, скрытые низко свисающими тяжелыми ветвями могучих елей — такими елями заросли здесь все склоны. Сквозь темные ветви золотой искоркой мелькнул огонек костра, и Эрагону показалось, что он заметил одинокую фигуру какого-то человека, бредущего от берега ручья к жилищам. Фигура его показалась Эрагону странно громоздкой, а голова — слишком крупной для такого тела.
«Наверное, это ургал».
«Где?» — спросила Сапфира с явным любопытством.
«На поляне под нами. Жаль, что нет времени вернуться и выяснить. Мне бы хотелось посмотреть, как они живут».
Сапфира фыркнула. Горячий дым вырвался из ее ноздрей, и она, извернув шею, сказала Эрагону:
«Мне кажется, они не слишком дружелюбно отнеслись бы к дракону и Всаднику, которые без предупреждения вздумали приземлиться возле их селения».
От ее дыма Эрагон закашлялся, из глаз у него потекли слезы.
«Может, ты все-таки перестанешь дымить?» — сказал он ворчливо.
Сапфира не ответила, но дым из ноздрей выпускать перестала.
Вскоре горы Спайна стали приобретать знакомые Эрагону очертания, а когда он увидел внизу широкую расселину, то сразу догадался, что они летят над тем перевалом, где проходит дорога, ведущая в Тирм; этот перевал они с Бромом когда-то дважды пересекали на лошадях. И все вокруг него было почти таким же, каким Эрагон это помнил: западный приток реки Тоарк по-прежнему нес свои бурные воды к невидимому морю, сверкая белыми «барашками» на поверхности воды там, где путь ей преграждали могучие валуны; а вдоль берега тянулась та убогая дорога, по которой они с Бромом тогда ехали — даже не дорога, а просто пыльная тропа вряд ли шире оленьей. Ему показалось даже, что он узнает ту купу деревьев, под которой они останавливались, чтобы перекусить.
Сапфира свернула на запад и летела над рекой до тех пор, пока горы не сменились полями, насквозь промокшими под дождем. Там она сменила направление, все больше отклоняясь к северу. Эрагон не задавал ей на этот счет никаких вопросов; она, похоже, никогда не теряла чувства направления — даже беззвездной ночью, даже глубоко под землей в Фартхен Дуре.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда они вылетели за пределы Спайна. Когда над землей сгустились сумерки, Эрагон принялся развлекать себя мыслями о том, как бы поймать, убить или обмануть Гальбаторикса. Через некоторое время Глаэдр вышел из своего добровольного затворничества и присоединился к нему в этой игре. Они, должно быть, целый час обсуждали всевозможные планы, затем поупражнялись в мысленных атаках и защитах, и в этом Сапфира тоже пыталась участвовать, хотя ее возможности и были ограничены, ибо ей приходилось быть постоянно сосредоточенной на полете.
Затем Эрагон долго молчал, глядя на холодные белые звезды, и наконец спросил у Глаэдра:
«А не может ли Свод Душ содержать Элдунари, которые Всадники сумели скрыть от Гальбаторикса?»
«Нет, — без колебания ответил Глаэдр. — Это невозможно. Оромис и я знали бы, если бы Враиль одобрил нечто подобное. И потом, если бы сколько-то Элдунари и оставили на Врёнгарде, мы бы их нашли, когда вернулись туда и тщательно обыскали весь остров. Совсем не так просто, как тебе может показаться, скрыть живое существо».
«Почему?»
«Когда еж сворачивается в клубок, это ведь не означает, что он стал невидимым, верно? Ну и с живой душой примерно то же самое. Ты можешь заслонить свои мысли от других, но что сам ты по- прежнему существуешь, будет очевидно любому и особенно тем, кто ищет поблизости».
«Но с помощью магии, конечно же, можно было бы…»
«Если бы мы тогда почуяли магию, мы бы это сразу поняли, поскольку и сами защищены от ее воздействия определенными чарами».
«Значит, никаких Элдунари там нет?»
