1990, № 3. Не надо бояться Антихриста

Диалог ведут Сергей КУРЕХИН, композитор, руководитель группы «Поп-механика», и Сергей ШОЛОХОВ, кинокритик, комментатор телепрограммы «Пятое колесо».

Курехин: Сергей, давай сразу определим проблематику нашей беседы, чтобы она не была пустопорожней болтовней ни о чем. Давай говорить о том, что волнует меня, надеюсь, тебя, и не только тебя, но и все наше общество.

Шолохов: Я - «за» и «против». (Не буду уточнять.) Еще пять лет назад я был твердо уверен, что общество у нас было и будет и, я бы даже сказал, «есть», но «есть» я сказать не могу из-за согласования времен. По традиции, идущей от Минина и Пожарского, обществом считалось что-то, объединенное чем-то. Например, группа людей, объединенных верой. А что объединяет всех нас?

К.: Раньше меня объединяла (не буду уточнять, с кем) любовь к Ленину, вера в светлые идеалы коммунизма, в то, что мы перегоним Америку. Америку мы, конечно, перегнали (не буду уточнять, в чем). Но мою любовь к Ленину и веру в светлые идеалы у меня безжалостно отняли, объявив это «псевдолюбовью» и предложив взамен этого любовь к Западу.

Ш.: Я должен тебя решительно одернуть. Не будем Плехановыми и перестанем путать термины. На Западе была, есть и будет свобода.

К.: Запад хотел быть свободным при Джеке Лондоне. Вместе с последним ковбоем свобода на Западе умерла. Если там что и есть, так это псевдосвобода с небольшими островками свободы. Например, Куба.

Ш.: Кажется, мы что-то ухватили в проблематике, Теперь есть о чем поговорить. Например, для меня всегда были островки любви в нашем Отечестве. Это Русская православная церковь и съезд Российской компартии.

К.: Насчет партии Полозкова мне возразить нечего, но Русская православная церковь напоминает мне Ивана Сусанина, оказавшегося в роли Колобка. Ты помнишь, что из этого получилось.

Ш.: Ты имеешь в виду Кувейт?

К.: Я имею в виду миф о мертвой и живой воде. Героя убивают, а потом пытаются оживить. Для этого нужна сперва мертвая, а потом живая вода. Почему такая очередность? Почему сразу не начать с живой воды? Видимость жизни еще не есть жизнь. Воцерковленность еще не есть спасение. Воля еще не есть свобода. Какой смысл в правовом государстве, если одна половина нашего населения в процессе его строительства перережет другую, а остальных посадят в тюрьму за нарушение норм правового государства? Сперва нужна вода мертвая. Прежде чем отказаться от власти во имя любви, нужно обладать ею.

Ш.: Мне кажется, что здесь есть аналогия с Горбачевым. Я его очень люблю, надеюсь, и ты, и не только ты, и все наше, да и не только наше, общество (ты понимаешь, что я имею в виду). Я вообще думаю, что он - Минин и Пожарский нашего времени. Я боюсь только одного (может быть, я не прав): он начал с живой воды, а не с мертвой. А это не по-русски.

К.: Может быть, мы с тобой недооцениваем его как политика? Я уверен, что он пользуется и живой, и мертвой водой, То есть поступает по-русски. Иначе зачем ему реанимация церкви? Церковь всегда была хранительницей консервативных устоев, а Горбачев весь в творческом полете. Там, где церковь, там замирает творчество. Церковь, по-моему, и есть та мертвая вода, которая разрубленного на куски Иванушку-дурачка (Ивана-царевича) восстанавливает в теле, но не в духе. Миссия Горбачева - духовна.

Ш.: Вернемся, однако, к любви. Чем мы обладали при Брежневе? Временем. Мы могли им распоряжаться по собственному усмотрению: читать книги, крутить романы, «пить шампанское». Были привязанности! Была - Любовь. А теперь вместо любви нам предложили как бы свободу. Но она возможна только тогда, когда ты освободился от привязанностей. Для того чтобы это называлось Свободой, надо быть обладателем того, от чего отказываешься.

К.: А нужна ли нам вообще свобода? Еще перед беседой, если ты помнишь, мы договорились, что свобода и искусство - как гений и злодейство - две вещи несовместные. Так что пусть свободой занимаются члены региональных депутатских групп. Они сделают это профессионально. Наше же дело - искусство.

Ш.: Лучше бы ты не вспоминал о гении и злодействе. Если свобода - от гения, тогда искусство - это злодейство. Или наоборот. Искусство - от гения, но тогда свобода - это злодейство. Последнее мне больше импонирует. Прививка свободы к здоровому дичку нашего общества, основанного на псевдолюбви, может обернуться злодейством в любой момент (см. обстановку в Закавказье и Приамурье). Но ты, похоже, рассуждаешь об этом с высоты моцартианской. Что ж, имеешь на это полное право. Я же убежден, что гений и злодейство очень даже совместимы. Для покойного Пушкина оба эти качества сочетали в себе, например, и Борис Годунов, и Петр Первый. Пусть, конечно, профессионалы занимаются свободой в Верховном Совете. Но чем они профессиональнее, чем талантливее, не дай Бог, гениальнее, тем скорее возможен союз со злодейством. Другое дело, что искусство от этого действительно не зависит. Бог награждает талантом независимо от степени демократии в том или ином обществе.

К.: Все так, пока в дело не вмешается телевидение. Из Откровения Иоанна Богослова следует, что кризис искусства - первый признак приближающегося конца света. Телевидение стремится усилить кризис искусства, потому что выхватывает его из контекста, лишает целостности. Все становится фрагментарно. Немного политики, через минуту - немного пресловутой рок-музыки, потом кто-нибудь станцует, потом фрагмент фильма и - снова политика. Образец - программа «Взгляд». И при этом телевидение претендует на то, чтобы зрители весь мир воспринимали через экран. Чтобы в театр, кино, на выставки, концерты больше не ходили, а ждали дома, когда им все это преподнесут во фрагментах.

Ш.: Ты прав. Целостное восприятие мира возможно только тогда, когда произведение искусства воспринимается непосредственно и не во фрагментах. Но наше телевидение может способствовать этой целостности, если, конечно, оно от Бога, а не от дьявола. Что я имею в виду? Трансляцию заседаний Верховного Совета. Среди народных депутатов есть артисты, поэты, кинорежиссеры, даже спортсмены. Если они будут готовить свои выступления по законам того вида искусства или спорта, который принес им славу, тогда никакой фрагментарности, разорванности не будет.

К.: Ты хочешь сказать, что Кобзон должен свое выступление спеть, а Махмуд Эсамбаев сплясать?

Ш.: Именно! Если большинство нашего народа окажется за подобную реорганизацию Верховного Совета, то смотри, что получится. Открывается заседание. Уже все включили ТВ. Начинается с политики, а потом - в зависимости от регламента - немного музыки. Ласковый Разин, например (который баллотировался в народные депутаты), споет что-нибудь. Потом кто-нибудь поговорит, потом кто-нибудь станцует. В общем, получится большая «Поп-механика» - действо, принцип которого изобрел ты, я только развиваю мысль дальше.

К.: То есть ты считаешь, что моя «Поп-механика» должна стать телевизионной?

Ш.: Да! А телевидение - поп-механическим.