Андрейка, сын Кораблевых, выбежал с подробностями:

– Еще, главное: чем отличается девочка от ку-у-клы-ы, – он хорошо передавал манеру психолога цедить слова. – Я сказал: девочка – она живая, а кукла – примерно как вы!

Потом психолог вызвал меня в соседнюю комнату: мол, ребенок очень агрессивный. А будешь тут агрессивным – Людмила протерла бокалы. – Мне чуть-чуть налейте.

– Мы чуть-чуткие… А шампанское от красоты этих бокалов кажется еще вкуснее!

А бокалы казались прекраснее из-за налитого в них шампанского, все ощущения закольцевались, и каким-то образом сюда, в это кольцо, входили лилии со светом свечей внутри. Но в это время из комнаты Анны Владимировны послышалось дикое пение.

– Уж лучше посох и сума! – прошептал гость.

– Нет, не сума! – закричала Людмила. – Мыльников, скажи ты ему, чтоб снова пошел к этому Мерингу! А то целыми часами бродит по квартире, скоблит свою волосатую грудь… Ну подумаешь, редактор спросил: “Можешь ли ты пройти по городу голым?” Если теперь всюду тесты, даже в первый класс!

– Люд, когда ты молчишь, мы тебя понимаем, так веди себя понятно, а?! – И Кораблев снова выпил – на этот раз за устройство на работу.

Он ждал прихода так называемого кайфутки. Уже в ушах от шампанского начинает посвистывать, а все еще нет его – кайфутки. И вдруг скачок произошел! Полусухей шампанского промчался, оставив вокруг счастливых собеседников.

– А где сын, Люда?

– На фонтане.

– А фонтан где?

– У дворца…

– Королева играла-а в башне танка Шопена-а, – донеслось из комнаты Анны Владимировны.

Вдруг с улицы донесся сильный порыв ветра.

Кораблев увидел в окно, как заспешили прохожие. У бежавшей по своим делам женщины из выреза платья выскочила тяжелая грудь. Деловым движением кормящей матери она заправила грудь обратно в платье. Кораблев заметил, что у пробегающей мимо собаки, видимо, тоже кормящей матери, соски захлестывались на один бок. “К щенкам своим торопится”.

Почему жизнь выплеснула навстречу его взгляду именно это? Может быть, произошла передача истины непосредственно от мира человеку? Что самое главное в жизни – материнство! И он, Кораблев, – должен смиренно все от матери выносить!

– Послушайте! – крикнула им Анна Владимировна. – У клеща есть эта… не личинка, а лимфа! В газете написали. Рома где? Вы его не отпускайте одного – там лимфа!

– Да здравствуют нимфы, киприды, дриады! – поднял очередной бокал Мыльников.

– А также – лантаниды и ланцеты! – добавил Кораблев. – А Менделеев бы не пропал в Гулаге, он бы смог гнать там суперчифирь или спирт.

– Саша, ты позвонил в Кремль? – громко спросила Анна Владимировна.

– Я не Саша, а Андрейка – не Рома. (Он имел глупость недавно громко сказать, что видел на заборе надпись “Кремль – на мыло!” – теперь мама просит предупредить правительство.)

Мыльников вдруг заявил:

– Как человек грубый, я налью себе сам.

– Наливай, а я уже на том берегу.

– А мне налейте полбокала, – сказала Людмила.

– Полбокала ей и власяницу.

И тут пришел от фонтана Андрейка, пытался сосчитать бутылки: сколько будет пять да три?

– Будет ужас, – ответил ему Мыльников.

Людмила пошла проведать замолкнувшую свекровь. Анна Владимировна спала. Изо рта ее торчал недожеванный кусок дневника. Людмила хотела осторожно достать его, но зубы мертвой хваткой держали бумагу. И тут Людмила поняла, что свекровь умерла.

В это время раздались бешеные звонки в дверь. Голос соседки:

– По радио сказали: создавать спасательные отряды! Будет ураган… ветер какой-то в секунду.

– Спасибо, спасибище! – И сразу после ухода соседки Кораблев начал возмущаться: – Как будто кто-то когда-то кого-то обучал! Спасательные отряды! Спасать – это надо уметь…

Людмила предложила: Андрейку в ванну спать положить, если стекла полетят из окон – он будет в безопасности.

– А маму куда?

– Она отлетела.

– Не надо шуток в такую минуту. Опять выброс под себя?

– Говорю тебе: душа ее отлетела.

Какая-то полупрозрачная стена на глазах Кораблева пошла трещинами и рухнула. Это – оказывается –