— Какую собаку? Откуда взялась собака? Я с работы, устала, спать хочу, не мели ерунду. А ты вставай, разлёгся.

— Любочка, он ведь правду… Я её убил, я её с балкона сбросил! Но ты пойми: я всё вымыл, убрал, а он эту грязную дворняжку. Говорю: убирай её или я выброшу, он не убирает…— и опять надрывно застонал, выжимая редкие слёзы.

— Ну, знаешь! Терпела я! Всё, хватит, насиделся на моей шее! На глазах у ребёнка…

— Любочка, завтра уйду, сам понимаю, уйду. Ночью не гони, милая!

— Мама, пусть уйдёт сейчас.

— Утром! — умолял он.

— Сейчас! — крикнул Валерка.

Люба переводила взгляд с одного на другого, потом подошла к плите, автоматически зажгла газ, но чайник так и не поставила: сын схватил мясорубку. Встала между ними:

— С ума сошёл? Что я — разорваться между вами должна, а?

Опустилась на табуретку, смотрела на огонь. Газ горел, жадно глотая воздух, от этого в кухне становилось особенно напряжённо. Любины слёзы у огня быстро высохли, но она не заметила этого, продолжала вытирать их тыльной стороной ладони. И это чуть не сломило Валерку. Ведь ни у кого из его друзей нет такой красивой матери. Зато у всех есть отцы, а он своего едва помнит, тот начал пить, и матери пришлось его выгнать. Отчима помнил хорошо: как напевал, как потом загулял и ушёл от них, мать плакала. Этот — третий — появился два года назад и сразу не понравился Валерке. Новый отец был моложе матери на десять лет, правда, рядом с нею он выглядел старше. Он всё выспрашивал её, выведывал о своих предшественниках. А сам быстро набирал их недостатки и перещеголял всех, вместе взятых: начал пить, избивать мать, досаждая ей тем, что не ночевал, бросил работу. Когда бывал дома, то наводил идеальный порядок, а потом сам же спьяну его разрушал.

— Ладно, пусть остаётся,— угрюмо буркнул Валерка и отвернулся к стене.

Он ждал, что скажет мать — может, одумается. Выгонит всё-таки. Но она сразу повеселела:

— Ох, напугали вы меня! Давайте чай пить и спать. Спать.

— Я на балконе лягу,— пробубнил Валерка, пряча от матери лицо, на котором опять начался тик. Все скандалы кончались теперь этим противным тиком, но матери он ничего не говорил. Ей всё равно не до него. Вон как обрадовалась, что сын уходит на балкон. Быстро сунула два стёганых одеяла и бельё. Даже не постелила, как раньше бывало. Валерка вспомнил собаку, посмотрел вниз — голова закружилась. Он лёг. Услышал ласковый голос матери, потом её смех, мелкая дрожь прошла по всему его телу. Брезгливо представил, как она сейчас ложится под одеяло к этому убийце. Никогда раньше не представлял ничего такого. Почувствовал какую-то необъяснимую свободу воображать, а потом — свободу вообще, словно ничего запретного в мире не осталось для него. Всё можно, всё разрешено. Но чувство свободы, этой «всевозможности» не давало радости. Наоборот: хотелось плакать, рыдать, выть. Резко поднялся и долго стоял, глядя в пустое небо.

В ту ли, в следующую ли ночь, а может, через месяц — всё лето стояла жара, и Валерка, к радости матери, спал на балконе, увидел он внизу братьев Кобловых: Витьку с Колькой. Они были известны как главари одной компании «Ковбои». Витька после восьмого класса уже год как отсидел в колонии, пришёл весь в наколках, нигде не учился, не работал. Колька учился с Валеркой в параллельном классе — в восьмом «А». Экзамены сдал кое-как, в девятый ему идти смысла не было.

Валерка окликнул их. Потом часто думал, зачем он сделал это. Ведь знал же, видел, что несут что-то тяжёлое. Чувствовал даже — не нужно показываться, но было так невыносимо лежать одному, представлять мать вместе с тем, думать о мести.

— Эй, ковбои. Куда это вы?

— Чижов? Валерка? А ну, спустись! — позвал Колька.

Оказалось, украли мотоцикл. Отвинтили всё, что можно было отвинтить, и унесли. Уговорили Валерку взять на хранение, мол, кладовка у них всё равно пустует.

Любаша собрала все оставшиеся носильные вещи сына и подняла их на антресоль — за ненадобностью в ближайшие полтора года, пока тот в колонии. В кармане его пиджака она нашла блокнот, в котором были записаны разные песни и стихи:

Засверкали ножи — кровь лилася рекою.

Лучше смерть от ножа, чем позор для ковбоя…

Сначала увидела ошибки, много ошибок, даже «позор» написано с мягким знаком — чему их только в школе учат! Сама она закончила техникум, писала грамотно. Потом перечитала стихи, и до неё дошёл их смысл, страшная романтика неценности жизни. Поняла, что этому научили его в той хулиганской компании, у Кобловых. Затянули они Валерку в свои сети…

Основное место в блокноте занимала поэма под названием «Завесть». «Зависть, что ли?» — подумала Люба и стала читать:

Что только не делала завесть:

Убевала, сводила с ума.

Вот, пожалуй, быль есть одна…

И дальше про то, какая жила славная девочка, конечно, её любил самый лучший парень, но завистники всё разрушили, нашёлся злодей, который…

Прочитала до конца, где Галка гибнет под колёсами машины — не смогла она всё пережить… довели, подстроили.

Что такое зависть? Кому от этого плохо? Вот Люба всю жизнь завидовала тем женщинам, которые имели хороших мужей, большие квартиры, а не такие однокомнатные «хрущёвки», как у них с Валеркой: всё, что можно, совмещено, только ещё пол с потолком не совсем… Привести зимой мужика и то нельзя.