- Поняла. Так думаешь, они оттуда?
- Больше неоткуда, вроде, - с легкой неуверенностью заметил бурсак. - Имя Рио, конечно, похоже на испанское, но он не испанец…
Ярина задумалась. Поскольку ни рогов, ни копыт (равно как и хвостов) странные заброды не имели, она была готова поверить даже в антиподов. Но и в этом случае загадка не решалась. Пусть пан Рио родом с неведомого Южного Материка, однако и антипод не мог попасть в Гонтов Яр без правильной подорожной, отмеченной в полковой канцелярии. Или они там, на юге, по воздуху летают, аки птахи небесные? Но ведь гости прибыли верхами!
Продумать как следует этот важный вопрос Ярина не успела. Дверь, отчаянно заскрипев (ну почему бы петли не смазать!), отворилась.
- Та-а-ак! Воркуете, значит, голубки?
В дверях, подбоченясь, стоял сам пан Лукьян Еноха.
- Батька, мы!…
Хведир смутился, вскочил, окуляры упали с носа.
- Вижу, - невозмутимо согласился пан писарь и повернулся к Ярине.
- Вот чего, егоза! К себе домой не ходи, тут оставайся. И этого никуда не пускай. Поняла?
- Это почему еще? Дядько Лукьян, да что это вы?
Девушка тоже вскочила, но не смущенная, а полная искреннего возмущения.
- Потому!
Пан писарь вздохнул, поморщился.
- Потому, Ярина Логиновна, что мне уехать надо. В Хитцах неладно. Гонца прислали - вроде бы татар поблизости видали.
- Татар?!
Ярина и Хведир переглянулись. В последний раз татар, если, конечно, Агмета не считать, заносило под Валки лет двадцать назад. Хведир тогда только-только родился, а Ярины еще и на свете не было.
- Бог весть, - писарь пожал плечами. - Вроде бы комонные, в татарском платье. Так что ехать надо. Людей мало, в Валках я троих оставлю да Агмета твоего в придачу, остальных с собой беру. А вы дома сидите!
- То есть как? - возмущение Яринино не только не улеглось - до небес выплеснулось. - Дядько Лукьян! Да как же это так! Я чего - верхами ездить не умею? Да я с глазами завязанными лозину рублю!
Пан Еноха невозмутимо кивнул:
- Мне батька твой то и говорил - насчет лозины. Не будет, мол, моя Яринка слушаться, лозину возьми да отдери по филейным частям. И не от локтя бей, а с замахом - так, чтоб год садиться не могла. А потом снова отдери, да солью сыпани, чтоб верещала громче!… Сказано - дома сидеть, значит - дома! А ты, Хведир, за старшего остаешься!
- Я… Батька, я…
Бурсак растерянно моргнул, но дверь уже хлопнула. Хведир неуверенно потоптался, затем махнул рукой и бухнулся на лежанку. Ярина подумала - и присела рядом.
- Татары? Откуда тут татары? - растерянно проговорил парень. - С ханом у нас мир, да и засека надежная. Еще бы сказали - турки!
Девушка вздохнула и внезапно, не утерпев, погладила парня по щеке.
В зале было полутемно. Немецкую лампу зажигать не стали, обошлись свечой - единственной, едва прогонявшей ночной мрак. Хведир пристроился на отцовом месте - у закрытой книги; Яринка забилась в угол, в самую черную тень.
В доме было тихо.
Тихо - и страшновато.
Пан Лукьян не вернулся, прислав гонца, что остается в Хитцах, потому как в лесу поблизости и вправду чужаков видели, не десяток, не два - больше. С тех пор никаких известий не было, хотя ночь на исходе, и где-то совсем близко уже пропел первый кочет…
Хведир встал, подошел к маленькому, подернутому морозом, окошку.
- Иди спать, Яринка! Если что, разбужу.
Девушка помотала головой - спать не хотелось. То есть, конечно, хотелось, но…
- Это ты иди спать. А я постерегу - чтоб татары не украли!
Она шутила, хотя на душе было не до шуток.
Ярина, конечно, не утерпела. Весь вечер вместе с верным Агметом ездила по Валкам, дабы и людей подбодрить, и самой осмотреться. Городок почти вымер - пан Лукьян забрал с собой не только черкасов, тех, что в поход не ушли, но и дюжину подсоседков, и просто охотников. Остальные забились в хаты, боясь показаться на улицу. Даже рогатки, выставленные поперек шляха, остались без охраны. Да и кому охранять? В городе и до войны меньше тысячи жило, из них черкасов - служивых и абшидных - сотня с небольшим. Теперь даже их не осталось. Остальные - обычные мугыри, которые и смотреть на шаблю боятся.
Девушка почувствовала, как страх, сидевший где-то глубоко, начинает наползать, подступать к горлу.
- Хведир! - не выдержала она. - Не молчи! Расскажи что-нибудь!
- О чем?
В голосе бурсака тоже не слышалось особой уверенности.
Ярина усмехнулась:
- Ну… Про фольклор свой. Написал байку? Про Гонтов Яр?
- А-а! - послышался тихий смех. - Написал! Пану Гримму понравится. Позавчера из Гонтова Яра выборный тамошний приезжал - к отцу, бумаги выправлять насчет винокурни. Так знаешь, о чем там болтают?
- Снова черти заглянули?
Почему-то в присутствии Хведира-Теодора о таком говорить было совсем не боязно - даже в темноте.
- Нет, другое, - бурсак вновь усмехнулся. - Может, не говорить? Ночь ведь, страшно!
- Ах ты! - девушка вскочила, махнула рукой. - А кто еще в детстве перед сном нам про Черную Руку рассказывал? И про Дидька Лысого? Забыл?!
Сама Ярина забыть такое не могла. После каждой истории она забивалась под перину и дрожала пол-ночи. А на следующий вечер вновь просила рассказать - и снова дрожала.
- …Пришла Черная Рука, - замогильным голосом начал Хведир. - Открыла дверь - и стала искать маленькую девочку Яриночку… А ведь это мысль! Представляешь, Ярина, такое записать, а? Пан Гримм с кафедры свалится! А в Гонтовом Яру всякое болтают. Будто из Гриневой хаты голоса доносятся, будто вокруг кони невидимые скачут. Ну и мамка его еще приходила.
- Мамка? - удивилась девушка. - Его же матушка померла! Ребятенка родила и…
- Вот я и говорю… То есть соседи говорят - приходила. Хату обошла, потом внутрь заглянула - искала. А наутро пес сдох. Помнишь пса? Его еще Агмет заговорил?…
Ярина закусила губы. Страх, уже ничем не сдерживаемый, сжал сердце, холодом прокатился по спине. Мертвая мать ищет сгинувшего сына. Ищет - и не находит…
- А на следующую ночь ее снова видели. Поп - отец Гервасий - не побоялся, с крестом выскочил. Так она зубами заскрипела, руки протянула - не дотянулась, а после обратно на погост пошла. А наутро…
- Прекрати! - не выдержала девушка. - Как ты можешь! Такое… Такое говорить!
- А что? - Хведир явно удивился. - Обычная история! У этих посполитых вечно то мать к сыну с погоста является, то муж к женке. Потому и обычай есть, чтоб долго не оплакивать…
