Загудели хлопцы, потемнели лицами. Перегнул патлатый с чоботами! А вот насчет земли…
- А так: побьем кадетов - и в каждой волости народную власть устроим. Земли у Мацапур и прочих богатеев отрежем и себе возьмем!
Неуютно почувствовал себя пан Загаржецкий. Как бы не вспомнили панове черкасы, сколько за ним сотенных грунтов записано. За ним, да за паном Енохой покойным. Да и у есаула кой-чего имеется.
- А чего, универсал вышел - землю делить?
Поморщился сотник. Началось! Ну кто же тебя, Свербигуз, за язык твой тянул? Или засвербило?
- Вот! - радостно усмехнулся патлатый, грамоту из-за пазухи выхватил. Выхватил, расправил.
- Не универсал, товарищи, а декрет. Декрет о земле. Читаю! Слушайте, товарищи! 'Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и навсегда…'
Понял сотник - плохи дела.
- Так ведь доброе дело те хлопцы затеяли, пан сотник!
- И гетьман Зиновий с того начинал. Как же нам им не помочь?
Обступили, глаза прячут. Прячут - но свое гнут.
- А победят под тем Катеринославом богатеи, а после и к нам доберутся. Побьют по одному!
Молчал сотник, слушал. Ему бы о присяге хлопцам напомнить, о клятве, что они давали - Мацапуру- изверга извести. И Яринка…
Но - молчал. Об Окне помнил. И о дороге бесконечной, что над пропастью черной протянулась.
- А потом мы все разом с Мацапурой управимся! Зброя-то у тех хлопцев - загляденье!
- А бонбы какие!
Покачал головой пан Логин. Все-то тебе, Гром, бонбы да мины!
- И земля опять же…
И снова промолчал сотник. Промолчал, оглянулся. Стоят заброды клятые в сторонке, вроде как мешать не хотят. Посреди Шиш-Кныш, отаман мышиный, рядом - патлатый горлопан, а с ним… Юдка! Ах ты, сволочь!
- Ведь мы все понимаем. Надобно того Мацапуру на палю набить. И панну Ярину выручить, опять же… Оно конечно, пан сотник, известное дело, да только тут, почитай, судьба всего поспольства решается!
И ты, Бульбенко? Ох, не ожидал! А где же есаул, молчит чего? Поискал глазами пан Загаржецкий - вот он, стоит! Тоже глаза прячет.
Или боишься, Ондрий Микитич, что и до твоих грунтов доберутся?
- Мы же не разбойники, не гайдамаки какие, пане сотник! Как скажете, так и будет. Да только…
Обвел взглядом своих хлопцев Логин Загаржецкий. Может, и будет, может, и послушают его.
А может, и нет! Не зря глаза прячут. Не зря Зиновия-гетьмана поминают!
И Окно. Совсем рядом Окно! И второе, что в тот химерный Катеринослав ведет, тоже, говорят, совсем близко, полчаса всего ехать. А земля там, пусть не своя, но и не чужая. Стражи у Ворот опять же нет. Вот оно, спасение! Гаркнет он сейчас, махнет 'ордынкой', уведет черкасов дальше - и прости-прощай белый свет! Что дороже ему - жизнь Яринкина или его хлопцы?
Трудно было даже во сне о таком думать. А наяву? И почудилось сотнику, что вновь стоит он перед желтоглазым филином-ампиратором. Дымится люлька, клубы сизые под потолком высоким тают. Веди, пан Загаржецкий, своих хлопцев на смерть! И дочка цела будет, и, глядишь, еще одну железку к ферязи привинтят, не поскупятся!
Эх, Яринка!
Сцепил зубы пан Логин. Глаза на миг закрыл.
Прости, дочка!
- Вот чего, панове черкасы, товарищи войсковые! Прежде чем решать будете, узнать вы должны. Тот шлях, на котором стоим - не шлях вовсе. И горы - не горы…
Юдка Душегубец
Вэй, ну и дела!
Эх, яблочко, куда ж ты катишься?
- Эй, морок! Здесь ты?
Здесь!
Или ростом выше стал? Или темнее? Да, набирает силы!
- Радуешься, Иегуда бен-Иосиф?
Не знаю, как я, а он уж точно не рад!
- Когда будешь уезжать с этими разбойниками, оставь медальон сотнику Логину. Мой сын не услышит меня из другого Сосуда.
- А если и сам пан Загаржецкий с теми разбойниками уедет? - усмехнулся я. - Слыхал ведь, что он черкасам своим говорил? Понял, наконец, что нет с Околицы пути к пану Мацапуре!
- Путь есть. Скоро будет нужное Окно. Ты бы мог сказать ему об этом.
Не было в его голосе надежды. Сообразил уже - не скажу. На миг мне даже жалко его стало.
- Они все могут сейчас уйти, каф-Малах. Уйти - и спастись. Я не могу помешать этому - да и не стану. Если это нарушение заклятия, то, считай, повезло тебе, а не мне.
Я оглянулся. Не спят черкасы, кружком собрались. В центре - Бульбенко, рядом с ним - Свербигуз. И пан Кныш тут же. Разговаривают!
Знаю, знаю, о чем! А около пана Логина всего-то и остались, что есаул да еще четверо. Негусто!
- Ты не нарушишь заклятия, бен-Иосиф. Не нарушишь, потому что не ты милуешь их. Но ты, кажется, доволен? Чем?
Доволен?
- Может быть, тем, каф-Малах, что есть Сосуд, где 'жид' стало бранным словом. И что мне не придется больше убивать. Может быть.
- Ты разве не поедешь с ними?
Я усмехнулся. А славно было бы! Прямиком к пану Жаботинскому.
- Нет, каф-Малах, не поеду. Ты забыл о заклятии. Поеду - значит отпущу пана Логина. Страшное дело - быть Заклятым! И кроме того… Ты бы сам хотел очутиться в том Сосуде?
Подумал. Черной головой покачал.
- И я тоже. А мне, глупому жиду…
Внезапно я рассмеялся. Прав пан Харьковский, темный я еще. Как бишь он говорил? 'Продукт кагально-раввинатного воспитания'?
Вот уж точно, продукт!
- Мне, глупому еврею, казалось, что я родился в слишком жестокий век. Вэй, да то, что я видел, это еще даже не цветочки!
…И верить не хочется. Десять миллионов на войне положить! Десять миллионов! А дымы ядовитые? А повозки крылатые, с которых бомбы бросают?
Но все-таки для них я не 'пархатый жид', а 'товарищ Уманский'!
- Так что сиди в своем медальоне, морок. Связало нас с тобою ниточкой. Прочной - не порвать!
