реальности.»
Прав был, выходит, пан прокурор Иллу!
- Но что же делать, пан Станислав?
Сказала - и язык прикусила. Как только повернулся?
Прости, пан Станислав, лыцарь благородный!
И на это ничего не ответил Мацапура. Руки за спину заложил, голову понурил. Шагнул к пустому кнежскому креслу. Не дошел, назад повернул.
- Написал я кнежу Сагору, Ярина Логиновна. Неглуп он, поймет. Да что толку? Чародеев позовет? Лапки лягушачьи сушить станет?
Снова повернулся к креслу, шагнул - и опять назад повернул.
- И через Рубеж не перейти. Ни с визой, ни с чародейством! Как в домовине!
Всмотрелась Ярина. Или кажется ей, или вправду Дикий Пан труса спраздновал? Да неужто?
Вот так дела!
- То пан Мацапура не знает? - усмехнулась она. - Рубежи те по милости зацного пана закрыты. Ой, пан, пан мостивый! Такой чернокнижник - и в силок попался! Ровно тот мугырь, что гвоздем палец колол да чорта в полночь ждал!
Дернул плечом Мацапура. Смолчал. А Ярине и в самом деле весело стало.
- Попов, говоришь, слухать не надо? Так ведь попы разные есть. Вон, Еноха Хведир, которого ты батьки лишил, мудрые слова сказал как-то. Нельзя материи тонкие трогать, потому как из них мир Божий соткан. А ты, пан моцный, сапогом проломиться решил!
Сказала - и возгордилась. И ведь запомнила! Эх, мало им с Хведиром-Теодором толковать пришлось! А если и толковали - то все про материи да энергии эти тонкие, будь они трижды!…
Эх, Хведир, Хведир! Встретимся ли?
- Ну, считай устыдила, Ярина Логиновна. Вот выберемся, так я прямиком в обитель Межигорскую отправлюсь. Власяницу надену, вериги с два пуда. И почну слезы лить. Слезы лить - и образам кланяться… Да это ежели выберемся, смекаешь?
Ярина очнулась. Далеко Хведир, а Дикий Пан - вот он. Ухмыляется, усы гладит. Видать, опамятовался.
- Я так прикидываю, панна сотникова. Месяц у нас - не больше. И за тот месяц извернуться нам следует. Понимаешь ли?
- Извернуться?
Дернулась трость в руках. Если бы не нога бессильная, размахнулась, полоснула бы поперек ненавистной рожи.
- Ой, умен ты, пан Мацапура! Ой, умен! Давай, вертись, а я погляжу. Весело глядеть будет!
- Ничего-то ты, видать, не поняла, Ярина Логиновна!
Вздохнул Мацапура, каптан на брюхе оправил. К окошку подошел, стеклышко дымное к глазу приставил.
- Вчера-то меньше было. Растет! Нет, Ярина Логиновна, смотреть я стану. А ты - вертеться. Дурак кнеж Сагор - талисман волшебный из рук выпустил! А за меня не бойся, моя ясочка. Не выпущу!
Заперты двери. На окнах переплет мелкий, не открыть, не выглянуть. Темница! А что не подвал сырой, а покои богатые - велика ли разница? Только и осталось - горницу шагами мерить. Да и то, много ли пройдешь с ногой хворой? Раз, другой…
- Отворите! Отворите!
Тихо. Слуг - и тех нет. Словно бы вымер замок.
Присела Ярина на край кровати, трость уронила. Нагибаться не стала - ни сил, ни надобности. К чему? Гулять не покличут.
- Эй, кто-нибудь!
Никого! То есть тут они, небось, в коридоре стоят, а отозваться боятся. Суров Дикий Пан, сумел пахолков в руки взять! Если и осталась тут душа добрая, то все одно - не поможет.
Страшно!
Ну, почему так выходит? Почему только раз довелось с упырем этим лицом к лицу сойтись, шаблей о шаблю ударить? Все бы отдала за дедову 'корабелку', да где она теперь? Разве что у Юдки, пса панского, узнать.
Да и не одолеть ей Дикого Пана. Страшно, смертно бьется! Словно и вправду - бес.
Бес?
Задумалась Ярина, подбородком в кулаки сжатые уперлась. В одном просчитался Дикий Пан - дал ей время. Не иначе, слишком в себе уверен. И то - в полной воле она, Ярина Загаржецка, у этого изверга. Захочет - на дыбу подвесит, захочет - на ложе бросит…
…Плеснула краска в лицо. 'Стало быть, сердце с перцем? А, Ярина Логиновна? Какова ты с шаблей - знаю…' Не вспоминать бы, так не забудется! Как навалился, как в лицо задышал…
Нет, нельзя! Нельзя вспоминать! Потом вспомнит - когда час настанет Дикого Пана в клочья рвать!
Потом!
Мотнула головой панна сотникова, словно мару прогоняла. Не взять шаблей беса. А иначе если? Вроде бы и умен Мацапура, и 'Рафли' колдовские читал…
Умен?
Усмехнулась Ярина, на покрывало тканое легла, руки за голову закинула. Вспомнилось, как спорил как-то с попом валковским химерный чародей Панько. Панотец Никодим ему из Библии словеса, а румяный пасичник щурится, усмешкой рот кривит: 'Умен ты, батюшка, умен. Да только ум у тебя - дурак!'
Не великого ума Дикий Пан!
Умен был - не вставал бы войной против всего Войска Запорожского! Или на острове они, посреди моря Черного? Сжег бы Валки, и Полтаву сжег - неужто на том все кончилось? Хоть и обросли жирком полковники да старшины генеральные, а все равно бы - не стерпели. Видать, жадность Мацапурина того ума посильнее!
А как нашкодил - бежать вздумал. Вроде бы и умно - через Рубеж перебраться, в мир запредельный. А о том не подумал, что визы чаклунской всего-то на год хватает. Значит, и страх панский ума посильнее!
Теперь она, Ярина Загаржецка…
Не утерпела - вновь вскочила. Долго трость поднимала, встала, проковыляла к двери. Тихо было за дверью. Ну и пусть! Думать никто не мешает.
Ведь что получается? Узнал Мацапура, что у нее, у Ярины Загаржецкой, откуда-ниоткуда сила неведомая взялась. Узнал - и понял, что ту силу можно на спасение направить. На свое спасение. Узнает панна сотникова, что миру этому конец приходит, позовет спасителя неведомого, а Дикий Пан в ее подол клешней вцепится. Вроде рака!
Умно? Ой, ли?
Решил Дикий Пан, что она жизнь свою выше всего любит. И за эту жизнь готова даже его, Мацапуру-анчихриста, из пекла вытащить. Значит, грозить станет. Грозить - и сулить всякое.
Ну и пусть!
Усмехнулась Ярина, легонько тростью в дверь ударила: тук, тук, тук! Как бишь это в байке, что Хведир когда-то рассказывал? 'Я, Черная Рука, иду тебя кушати - с ручками, с ножками, с пальчиками!'
Тук, тук, тук, Дикий Пан!
Или не слышишь, как Смерть твоя стучится?
