вырвать?!
- А как вырвать, это мы придумаем, - мягко сказала Ярина.
Гринь посмотрел ей в лицо.
Хорошую дочку вырастил сотник Логин!
Упрямую.
Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи
Дядька катает меня на коленке. Хороший дядька. Как на лошадке!
Гой-да! Гой-да!
Дядькина настоящая лошадка упала и лежит. Дядька говорит, что она спит. Поехали на теткиной лошадке.
Теткина тоже спит. Пусть спят. Я поеду на дядькиной шее.
У дядьки хорошая шея. Хорошие усы. Красивые.
Тетка плачет. Пусть плачет. Она плохая.
Логин Загаржецкий, сотник валковский
Сотник Логин привычен был к невзгодам и потерям; ни на кого не надеялся сотник, только на шаблю свою, да на тяжелые пистоли, да на верного аргамака.
А понадеяться, вот как сейчас, не на друга даже - тьфу, стыдно сказать, на ведьмача, прости Господи, на слово его лукавое, на посулы его - знамо, куда такие посулы заводят!…
Впрочем, сотник Логин на боялся ни турка, ни ляха, ни чорта. Душу крещеную жаль - только за дочку родную, единственную, и душу отдать не грех.
Попросят - отдадим!
- Гладко да ладно у тебя все выходит, Паньку! В пекло, стало быть, дорожка проторена, посполитые туды-сюды шастают, ровно по грибы!
- Та нет, пане сотнику! Не дорожка, и не посполитые, и не пекло, и не рай, и не шастают. Тут, пане сотнику, великое хотение потребно.Или великая надобность.
Дед-ведьмач замолчал. Потешно встопорщил клочковатые усы, накрутил на палец жидкую бороденку, замурлыкал под нос песенку - как будто и не перед паном сотником сидел. Как будто язык отсох у деда, а ведь какой разговорчивый был на площади! Ох, какой разговорчивый!
Сотник молчал.
Будь она проклята, надежда! Оплакал Яринку - знал, что не вернуть ее, знал, что делать и как за дочку мстить. Ни на что не надеялся. А тут!…
Рудый Панько оборвал песенку, уставился Логину не в глаза даже - в брови. Сотник испытал мгновенную потребность протереть лысину - взмокла голова, сейчас капли покатятся, ровно дождик.
- Жива твоя Яринка. Не брешу, пане сотнику.
Логин ухватил себя за ус. Подергал, но вырвать не смог - крепки усы оказались, даром, что седые. Закусил зубами - жестко, солоно на вкус.
Рудый Панько поерзал на лавке. Темными, будто деревянными ладонями огладил полы алой свитки:
Второй час, как пособники Дикого Пана должны корчиться на кольях. Ан нет - сведены обратно в подвал, под усиленную стражу, и хлопцы, хоть и не ропщут - поглядывают хмуро. Начальству, мол, виднее, но…
- Ты, что ли, Панько, в пекло меня за дочкой сведешь?
- Я дорожку указал, - отозвался дед серьезно. - А сведет тебя умный жид Юдка, ему над переходом власть дана. А еще сопроводит тебя тот заброда, пан Рио, - он оттуда, с того бока, и приперся до нас.
Рука пана сотника, будто наделенная собственной волей, скользнула за пояс. И вот уже в пригоршне - золотая цацка, что с пекельного выходыша Рио сорвана, и хотел же кузнецу отдать, кузнецу!…
- И сотню черкасов, - сказал сотник, сам дивясь своим словам. - Хлопцев с собой возьму. Они у меня хоть в пекло, хоть…
- Звиняй, пане сотнику, а не дал бы ты Паньку сюю цяцю? Знатная цяця, только к чему она тебе? Еще беда какая приключится!…
Сотник помолчал. Глядеть на медальон было неприятно, будто в мертвые глаза глядишь.
Беда! Какая уж тут беда, когда все мыслимые беды уже приключились?!
- То возьми…
Выпустил чортов медальон из рук - легче стало. Хоть и ясно, что одной золотой безделкой, да еще и чужой, с ведьмачом не расплатишься.
- Сколько ж ты за службу запросишь, дед?
Рудый Панько закатил глаза:
Тихо-тихо стало в хате. Ни досточка не треснет, ни ветер в дымаре не дохнет, ни мышь не шелохнется - тихо.
Ш-ш-ш…
…Вспомнил сотник, как Яринка, годиков пять ей было, с коня упала. О камень ударилась, лобик разбила в кровь, батька рядом был - кинулся на помощь, с Агметкой столкнулся, тот тоже подскочил. А девчонка носик морщит, плоский, утиный, слезы глотает - молчит, не ревет. «Ничего, - говорит, - батьку. Ничего!…»
И затрещал седой ус - так прикусил его лихой пан сотник, который ни турка не боится, ни ляха, ни чорта.
- А, пропадай душа! Пропадай душа христианская!
Была бы шапка - кинул бы о пол. А так - притопнул только, да на ведьмача, который тоже с лавки поднялся, поглядел, будто похваляясь: на, подавись!
За дочку - не пожалею!
Рудый Панько усмехнулся - и очи у него были, как болотные огни.
А третий огонь - золотая цацка на шее.
