Гаспар как будто не обратил внимания на то, что сказал мальчик.

— Теперь слушай меня, — заговорил он. — Видишь этот нож? Он скажет последнее слово, если ты проболтаешься!

Хосе с почтением взглянул на нож.

— Хороший нож, большой, как настоящий мачете, — похвалил мальчик. — Подарил бы его лучше мне…

— Я не умею шутить, малыш!

Хосе позволил себе рассердиться:

— Я тебе верю, а ты мне нет… Ты, Гаспар, громче всех кричишь на митингах, значит, ты самый верный человек в отряде… Про лодку я уже забыл и думать. Разве я не понимаю, что ты только исполнял приказ командира, встречая ее? При чем же тут Хосе?

По-видимому, Гаспар чуточку успокоился. Бросив на песок только что начатую пачку сигарет, он проворчал:

— Получай!

Хосе, следя глазами за удалявшейся фигурой Гаспара, подумал: «Если оглянется хоть разок, значит, он предатель».

Гаспар оглянулся.

В сумерках, как и обещал командир, пришла смена. Смуглый и курчавый Коно был самый низкорослый среди бородатых повстанцев.

— У тебя сигареты! — обрадовался он, заметив в руках Хосе пачку. — Отдай их мне!

— Нет, — заупрямился мальчик. — На посту не положено курить. Непременно себя выдашь.

Коно сделал отчаянную попытку силой овладеть пачкой, но у Хосе быстрые ноги. Отбежав на некоторое расстояние, мальчик громко засмеялся.

— Неужели во всем отряде не нашлось более видного повстанца? — спросил он. — Тебя же совестно показывать океану!

Коно только пригрозил ему кулаком.

Повар, раздобрившись, угостил мальчика кашей, даже не пожалел для него кружку сладкого кофе. К Хосе подсел Гаспар. «Теперь он не оставит меня в покое, ни за что не удастся предупредить командира», — вздохнул мальчик.

Так и случилось. После ужина Гаспар прилег рядом с Хосе. «Боится, предатель!» — думалось мальчику. Хосе не спал всю ночь, Гаспар тоже. Так они и лежали с открытыми глазами, не доверяя друг другу и боясь короткой южной ночи.

Утром, как и накануне, командир вызвал Хосе к себе. В самую последнюю минуту Гаспар, повернув мальчика лицом к себе, прошептал:

— Трижды помни о ноже!

Хосе понимающе кивнул головой. А войдя в штаб, который размещался в хижине, спокойно произнес:

— Доброе утро, мой командир!

— Доброе утро, Хосе! — заговорил командир. — Ночью Коно пришлось туго. Его спасло оружие. И смекалка. На рассвете я сам видел на песке следы ботинок… Что бы это значило? Ты вчера ничего особенного не заметил?

Хосе с облегчением подумал: «Хорошо, что я не отдал Коно сигарет. Это я спас ему жизнь!»

— Гаспар — предатель! — сказал Хосе. Теперь мальчик не любовался золотистой бородой командира, а смотрел в его черные как ночь, холодные глаза.

Командир, изменившись в лице, тихо спросил:

— Известно ли тебе, мой мальчик, какое тяжкое слово ты только что произнес?

— Да, мой командир!

— Рассказывай! Я тебя слушаю.

Выслушав рассказ Хосе о вчерашнем дне, командир неожиданно спросил:

— Умеешь ли ты стрелять, мой мальчик?

— Да, мой командир.

— Не дрогнет ли твоя рука, если придется целиться в грудь предателя?

— Нет, мой командир.

Бородатый человек порывисто поднялся и обнял Хосе.

— Тебе еще рано стрелять в человека, — сказал он с какой-то суровой лаской. — Приговор исполню я сам. А ты, Хосе, ступай на свой пост. И сторожи океан.

Хосе шел навстречу океану и с грустью думал: трудно человеку без бороды. Без нее нет настоящего солдатского счастья. Ему ничего от жизни не надо, кроме бороды, которую можно отращивать до самого освобождения Гаваны! Бороду, хоть какую-нибудь!

— Дай!

— Не дам!

— Ну дай же!

— Сказано, нет!

Заядлый курильщик Коно с утра выпрашивает сигареты. Хотя бы одну. Но Хосе, то ли озоруя, то ли рассердившись на него, отказывался уступить сигарету, хотя бы одну.

А повар Клаудио, которого командир Максимо оставил за старшего, не вмешивался в их спор. «Два повстанца как-нибудь поладят, — думал он. — На то они и товарищи по оружию».

Часа три назад, когда еще трудно было отличить вершины гор от очертаний туч, двадцать три бородача — барбудоса во главе с командиром Максимо начали свой поход в долину.

В лагере, почти на самой круче, остались трое: Клаудио (потому что он повар), Коно (потому что накануне был ранен в кисть руки) и маленький Хосе.

— Три повстанца — большая сила! — сказал командир Максимо, строго-настрого приказав Клаудио, как старшему, всеми силами оборонять повстанческий лагерь, если кто-нибудь в их отсутствие вздумает его атаковать. А это всегда может случиться на войне. — В полдень мы вернемся, — добавил Максимо. — И к этому же времени сюда должен прибыть Фидель…

— Сам Фидель? — невольно переходя на шепот, спросил Клаудио.

— Да, сам Фидель… Не уступай высоту никому, даже самому апостолу…

— Есть не отдавать гору никому, даже самому апостолу!

Ни малыш Хосе, ни Коно, этот бородатый ребенок, не слышали приказа командира, — вот почему они были так беззаботны и завели спор из-за пустяков.

Когда со стороны моря подул сильный ветер и солнце разогнало туман, Клаудио немного успокоился. Видимость улучшилась, и намного уменьшилась опасность внезапного налета.

Повар сидел за безобразно искривленным стволом цейбы, обладающей магической силой — это же известно любой старушке, — внимательно следил за лощиной, откуда можно было ожидать нападения. В то же время он следил за котлом. В нем сегодня варился самый жирный за всю историю отряда суп.

Клаудио не опасался за тыл: все хребты Сьерра-Маэстры были в руках повстанцев.

Иногда он еще поглядывал на небо. И вовсе не потому, что ожидал появления апостола, а потому, что очень уж не нравились ему тучи. Если грянет турбанада — страшный ливень с безумными грозами, нечего ждать добра тем, кто живет под открытым небом.

Клаудио не вмешивался в перебранку, которую затеяли из-за сигареты Коно и Хосе, но внимательно следил за ее ходом. «Черт возьми! — думал он. — Мужчина должен постоять за себя, даже не пуская в ход кривой нож или винтовку… Из Хосе выйдет настоящий мужчина. Он, кроме того, сын отряда…»

— Дело, как я вижу, кончится тем, что я отберу у тебя всю пачку, — пригрозил Коно.

На всякий случай чуть отодвинувшись от него, Хосе продолжал его дразнить: