заправленной?»

— Ну, залил? — спросил через некоторое время Конрадо, глухо кашляя.

— Успеется!

— Вдруг приказ сниматься?

— Устал…

— Слышишь, Роландо!

— Я уже сплю.

Хосе вспомнил наказы Аугусто: только при нейтральном положении рычага может сработать стартер…

Прошло, вероятно, не меньше часа с тех пор, как два солдата закончили работу и, видимо, уснули. Безмолвная тишина легла на долину. Теперь можно рискнуть!

Крадучись, Хосе сделал шаг, другой, третий… Остановился, оглянулся вокруг и снова кошачьим шагом стал пробираться вперед. Вот уж никогда не думал, как трудно идти бесшумным шагом!

Стой! Остановись, Хосе! Эй ты, компаньеро Хосе, оглянись еще разок! Позади луна, высоченная гора, в утробе которой штаб повстанцев, и лунные тени: от королевской пальмы, от бесконечных камней, больших и малых.

Мальчик был уже возле машины, а через секунду — за рулем. Только бы сработал стартер!.. В темноте Хосе стал лихорадочно шарить руками… В это мгновение кто-то стиснул его руки.

— Стой, сеньор, не торопись!

Хосе оказался между двумя здоровенными солдатами.

— Кто ты такой?

Хосе промолчал.

— Куда решил увести машину?

Что же можно ответить на этот вопрос?

— Конрадо, веди его в штаб.

У Хосе голова шла кругом: как держать себя в плену? Ясно одно: в плену надо молчать.

Его привели в рощу. Там горел костер. Возле костра мальчик вдруг увидел Антонио, великана, командира отряда.

— Ба! — сказал Антонио. — Как ты, Хосе, оказался тут?

Хосе не успел ответить. За него ответил Конрадо:

— Этот мальчишка пытался выкрасть нашу трофейную машину.

— Ба! — удивился великан Антонио. — Зачем тебе, Хосе, понадобилась машина?

Мальчик растерялся пуще прежнего.

В самом деле, что же получается? Неужели он пытался увести машину у своих же?

— Я хотел достать трофейную машину для Фиделя, — пролепетал Хосе. — Не понимаю, как же вы оказались на этой дороге? Вы же стояли в Черном ущелье.

— Ха! — усмехнулся великан Антонио. — Повстанцы ведут подвижный образ жизни. Неужели ты об этом не подумал?

— Я все время был в тылу. И я не знал, что вы так далеко продвинулись.

Антонио почесал затылок.

— Пойдем, пусть сам Фидель рассудит тебя, — решил он, наконец, не зная, как ему поступить с маленьким адъютантом командующего.

Великан шагал впереди, Хосе за ним. Они услышали голос командующего издали.

Антонио и Хосе подошли ближе и молча остановились. Когда говорил Фидель, его никто не перебивал, даже Антонио.

— Демократия без хлеба — не демократия, — говорил Фидель. — Демократия без книг и без учителей — не демократия.

И только тут, воспользовавшись паузой, Антонио доложил о том, как и для чего Хосе задумал увести машину из-под носа повстанцев.

— Это так, Хосе, — спросил Фидель.

— Да, мой командир, — еле слышно ответил мальчик.

— Все, что сказали про тебя, правда?

— Да, мой командир.

Только сейчас Хосе разглядел, что вокруг Фиделя собралось много народу.

— Никто не имеет права оставить штаб без моего или начальника штаба разрешения, — глухо сказал командующий. — Разве я приказывал тебе достать машину? Подумал ли ты о том, что мог без всякой нужды погибнуть? Или попасть в плен?

Наступила тишина, все затаили дыхание.

— Какая судьба постигнет восстание, если каждый будет поступать так, как ему заблагорассудится?

Молчала ночь. И молчал Хосе.

— Какое бы наказание ты, Хосе, придумал мне, если бы я совершил этот проступок?

Не дождавшись ответа, Фидель промолвил:

— Вижу, что ты еще не готов к тому, чтобы служить в моем штабе… Я понимаю, стать повстанцем нелегко. Вот почему я отсылаю тебя в школу. Там воспитают из тебя настоящего солдата революции.

И, обращаясь к людям, Фидель заключил:

— Апостол Хосе Марти учит нас: «Самым счастливым будет тот народ, который лучше всех обучит своих детей, сумеет обогатить их мысль и укажет направление их чувствам».

Хосе еще не знал, что в его стране апостолами называют поэтов. Конечно, только настоящих поэтов.

«Сам Фидель ни за что бы не отослал меня от себя, — думал Хосе, ворочаясь на жесткой постели. — Это она, Челия, подговорила упрятать меня в школу. Все из-за нее… Если бы ее не было в отряде или, допустим, она знала бы свое женское дело и не совалась туда, где воюют, то, само собой разумеется, на передовую вместе с команданте попал бы я, а не она… И вообще мы с Фиделем не расставались бы, как и подобает настоящим друзьям…»

Он третью ночь живет в интернате, созданном для детей повстанцев.

Раньше это складское помещение принадлежало янки. В первые дни восстания Фидель устроил в нем госпиталь. Теперь на больничных койках спят маленькие повстанцы.

Соседом у Хосе по койке — негритенок Минго. Суровый и непоколебимый, он, кажется, совсем не умеет смеяться, честное слово. Никто не видел его улыбки. В самую веселую минуту, когда мальчишки умирают от смеха, Минго позволяет себе произнести одно-единственное слово:

— Каррамба!

Весельчак Мигель, лучший вратарь школьной команды, храпит, разинув свой большой рот. Временами он вскрикивает и судорожно тянется руками. «Ха, он и во сне ловит мяч!» — думает Хосе, глядя на него.

Когда лежишь, подперев голову руками, то хорошо видишь и Луиса; он здорово подражает голосам птиц.

«Пусть себе спят, — думает Хосе и, встав, осторожно пробирается к выходу. — А я пройдусь… Все равно сон не идет».

Он долго вслушивается в ночь: не слышно ли выстрела? Ничего не поделаешь, такая привычка вырабатывается у каждого повстанца.

В соседней хижине живет учитель Армандо. Хосе осторожно заглядывает в его окно: компаньеро Армандо, нацепив на переносицу старые-престарые очки, увлеченно читает и делает какие-то записи. Хосе сгорает от любопытства: какой толк переписывать книгу, если она всегда под рукой?