площадку. Все здоровались с Бобом как с важной шишкой, а Бурому Псу, двигавшемуся к буфету, улыбались так, словно значок VIP что-то значил. Непрерывно улыбавшийся Боб хлопнул его по плечу.

— Всему свой срок, — сказал он, схватив Б. П. за руку, протянувшуюся за сосиской в булочке и стаканом воды, — побереги аппетит до ужина. К тому же у нас еще дела.

Еще один пищевой психопат, черт бы их взял, подумал Б. П., когда Боб потащил его ко входу в фальшивый отель. Шелли вела себя так же: заставила съесть большую миску тибетского вареного зерна, которое надо было долго, по-коровьи пережевывать. Не ешь хот-догов, малыш, они сгноят тебе желудок.

Следующий эпизод будет сниматься в декорации гостиничного номера, объяснил Боб, перешагивая через путаницу проводов и кабелей, опасную на взгляд Б. П., который нервничал даже в таких простых случаях, когда надо было включить в штепсель настольную лампу. Виной тому было всегдашнее ворчание деда по поводу разрушительной силы электричества и автомобилей. Зато приятно было услышать, как бригадир осветителей сказал: «Замечательная шляпа», а гример крикнул: «Я в восторге от вашей шляпы, дорогой!» Правда, Б. П. был немного разочарован, когда выяснилось, что актриса, занятая в предстоящей сцене, не та, которая требует, чтобы мясо для гамбургера мололи у нее на глазах и обстоятельно брили интимные части. Эту звали Туфлик, немного странно, — правда, когда-то в Негони он встречался с барменшей по фамилии Нога, и она была первый класс, хотя и великовата.

Артистка сидела на смятой постели в лифчике и нижней юбке, а на тумбочке у нее стояла бутылка виски и стакан драгоценного темно-желтого напитка. Она разговаривала с режиссером, а гримерша тем временем еще сильнее растрепывала ей светлые локоны. Она встала, чмокнула Боба в щеку, кивнула Б. П. и сказала: «У вас волшебная шляпа». Он густо покраснел и поклонился, а потом отступил к двери, за громадную камеру стоимостью миллион долларов — такую, по крайней мере, цену назвал Боб. Боб, режиссер и Туфлик обсуждали предстоящую сцену, а потом начали ее разыгрывать. Убитая горем Туфлик стояла у окна, глядя, как ее возлюбленный уезжает на такси. Потом вернулась к тумбочке, хлопнула стакан виски, крикнула: «Черт бы взял тебя, Ричард!» — и, рыдая, повалилась на кровать. Б. П. немедленно отметил про себя, что кино делается из огорчительно мелких кусочков, а кроме того, каким же тупым говнюком надо быть, чтобы уйти от такой женщины? Он сильно встревожился при виде того, как она уже на репетиции хлопнула полный стакан виски, но помощник оператора шепнул ему, что это чай. Она так красиво упала ничком на кровать и так убедительно зарыдала, что хотелось броситься к ней и утешить. Юбка задралась у нее на ногах, почти открыв зад, и у Б. П. встал комочек в горле от сознания, что красота эта не про таких, как он.

После пяти дублей (из девяти) Б. П. выбрался наружу, потому что от жара прожекторов по спине, по ногам, из-под волшебной шляпы потек пот. Снаружи по-прежнему сновали сто работников, и, когда он вышел из отеля, несколько человек спросили его, как идет сцена. Глядя на них с полуметровой высоты гостиничной лестницы, не цементной, но очень на цементную похожей, он сказал: «Отлично». О сыны и дщери человеческие под бездонным звездным небом, хотя звезд не видно, чем вы заняты здесь, когда ваши истории рассеиваются позади вас, как автомобильный выхлоп? — думал он, правда не совсем в таких словах. Какое жалованье они получают, чтобы терпеть такую изнуриловку, — хотя вид у них был не хуже, чем у большинства работяг. По крайней мере, они живут с чувством, что конечный продукт окружен романтическим ореолом, а о нем вряд ли мечтает тот, кто в морозный снежный день валит третью поросль, которую смелют на фабрике и пустят, скорее всего, на газету. Может быть, эти чувствуют себя так, как рабочие на главном конвейере автозавода — от конечного продукта они далеко, но твердо знают, что получится у них «кадиллак». А если поглядеть на них в более выгодном свете, решил Б. П., то их работа в чем-то схожа с его незаконной водолазной деятельностью, когда он таскал со дна антикварное добро. Некоторые люди готовы были заплатить большой доллар за нактоуз со старой грузовой шхуны, мирно пролежавшей в пучине сотню лет.

Б. П. долго смотрел на эту суету с непонимающей внимательностью ребенка. В соответствии со здешними нравами такая неподвижность представлялась противозаконной, и многие уставились на него в свою очередь. Этот олух в самом деле важная персона? — удивлялись они. Они знали по слухам, что у сценариста Боба Дулата не все дома, что у него большие тараканы в голове; тем не менее у них хватало ума понять, что он — источник их существования. На этом производстве к сценаристам относились как к печальной необходимости, и администраторы воспринимали их как поставщиков сырья.

В конце концов к Б. П. подошел очень большой черный охранник и спросил, не нужно ли чего. «Пива, сэр», — шепнул Б. П. В стороне, но совсем неподалеку, две костюмерши упражнялись со скакалкой и, не прерывая сложных атлетических занятий, улыбались Б. П. Они должны быть доступнее, чем знаменитая артистка, подумал он, вспоминая пугающую красоту женщины, которая хлебала виски-чай, а после дубля вильнула задом перед Бобом и режиссером.

Охранник вернулся с бутылкой пива в огромной лапе. Б. П. посмотрел на наклейку. «Сент-Паули гёрл», из страны Германии. Разве нельзя было привезти «геббеля» или «штроха» из Детройта? — подумал он. Наверное, можно. Он поблагодарил охранника, а тот проследил за его взглядом, устремленным на костюмерш со скакалкой.

— С этими дамами поосторожней. Они не сестры, но здесь известны как Страшные сестрички. Нет на свете змей, опасней этой парочки, даже копьеголовая гадюка моей родины против них — ничто.

Из последующего разговора выяснилось, что охранник Гарольд — уроженец Белиза, и красочностью речи он обязан тому, что не был жертвой нашей системы образования. Гарольд дал Б. П. свою визитную карточку на случай, если понадобится дополнительная «охрана» в нерабочие часы. Тут подошел Боб, промокая платком лицо, и охранник с легким поклоном удалился. Когда они пожимали руки, Б. П. пришло в голову, что Гарольд такой же большой, как федеральный полицейский, приехавший в Гранд-Маре, чтобы арестовать троих браконьеров, переправлявших выдровые шкурки за границу штата. Полицейский, тоже черный, «вылезал и вылезал» из машины, как сказал один старый финн, — в нем было два метра росту и килограммов сто сорок. У него была ковбойская шляпа и в набедренной кобуре никелированный длинноствольный пистолет калибра одиннадцать миллиметров. Трапперы не оказали сопротивления.

Боб помахал рукой перед лицом Б. П., чтобы привлечь его внимание, и в это же время к ним подошли костюмерши, Страшные сестрички, с вопросом, не нуждаются ли они в женском обществе после работы. Боб сказал, что он и Б. П. (который получил еще одну визитную карточку) ангажированы до конца жизни. Девицы показали ему средний палец и отошли.

— Ух ты, симпатичные, Боб.

Вдобавок к тому, что он был голоден, сестрички возбудили его просто своим приближением. На одной были мягкие хлопчатые брюки, врезавшиеся в ее природную деталь.

— Немая скорбь нам сердце разрывает, — сказал Боб. — Во мне, наверное, много изъянов, но я не мазохист и от пальчиков ног не торчу.