— Йогу делай, йогурт пей — позабудешь про врачей, — сказал Б. П., думая о том, как Шелли и ее подруга Тара вели здоровый образ жизни, хотя имели слабость к кокаину и шампанскому.
— Кончай эту хуйню. Чтобы был на месте. Надо ехать на площадку. Сегодня у нас ночная съемка.
— На какую площадку? — спросил Б. П., глядя на свою эрекцию и спрашивая себя, есть ли в ней медвежья сила. Медведи знамениты своей выносливостью.
— Приезжай за мной, и все, дурак чертов. — Боб был немного возбужден.
— Еще раз скажешь «дурак», и подарю твой «таурус» бедному афроамериканцу.
— Извини. Прости. В общем, выяснили, где твой Мартен завтра вечером произносит речь. Надеюсь, выяснят, где он остановился. Лучше, чтобы разборка прошла без публики.
— Спасибо, Боб. Я, пожалуй, надену смокинг.
— Ради бога, не надо смокинга.
— Ладно.
Б. П. положил трубку, все еще под впечатлением от силы и беззаботности своего сна. Кто попрет против тебя, если ты наполовину медведь, наполовину птица?
В вестибюле «Уэствуд-маркиза» постояльцы и служащие кивали и улыбались ему, бездумно предполагая, что он может быть важным рок-музыкантом — их много останавливалось в этом отеле. Б. П. же не сомневался, что причиной тому — сочетание тропической рубашки с элегантной шляпой. Боба он нашел в гостиной, Боб пил мартини из пивной кружки и, поглядев на шляпу, сказал: «Нарядно». У шляпы было еще и то преимущество, что она скрывала жесткие непослушные волосы. В детстве, когда он стригся у парикмахера за двадцать пять центов, тот ныл, что у него на четверть доллара одного бриолина уйдет, чтобы пригладить ему волосы.
Самое трудное для сельского пришельца в огромном городе — понять соотношение между тем, как человек зарабатывает на жизнь, и тем, где он живет. У себя ты проезжаешь по улице и против каждого дома можешь сказать: мясник, булочник, свечник. В Лос-Анджелесе, конечно, ты сразу отдаешься во власть ворчливого недоумения, так же как в Нью-Йорке, с его вытянутыми слоистыми луковицами жизни, громоздкими склеенными ломтями отдельных реальностей, объединенными водопроводом, канализацией и хрупкими скорлупками камня. В Нью-Йорке ты можешь, по крайней мере, вообразить, что залез в свой детский домик на дереве, а те, кто далеко внизу, — не лесные муравьи, а вызывающие астму тараканы. Но вдруг проходит хорошенькая женщина с девятью дурацкими собачками на поводках, и мелькает мысль: эти люди знают, что делают. В Лос-Анджелесе для новичка ни о каком понимании не может быть и речи, и лишь после нескольких визитов какие-то дома, улицы и рестораны становятся успокоительными ориентирами. То же относится и к местным, которые совсем перестают замечать свое окружение, как, к примеру, жители Каспера в Вайоминге. Искушенный знаток городов скоро догадывается, что Большой Лос- Анджелес напоминает историю американской политики или саму структуру американского общества. Связь между Брентвудом и Бойл-Хайтсом[12] так же тонка, как между Конгрессом и гражданами, хотя эмоциональный склад обоих по страстности и напряженности подобен шоу Джерри Спрингера.[13]
Вот почему по дороге из «Уэствуд-маркиза» к студии Сони в Калвер-Сити, проезжая мимо мотеля «Сиам», Бурый Пес радостно гаркнул уткнувшемуся в яркий экран компьютера Бобу:
— Здесь я живу.
— А, да, чудесный «Сиам». Берегись обитающей там псевдофранцуженки. Это значит, она не настоящая француженка. Она из Редондо-Бич. Настоящим француженкам невозможно получить зеленую карту — понимаешь, разрешение на работу. Я дня три был по уши влюблен в Сандрину. Познакомил ее с парой друзей из Парижа, и они были изумлены. Сочли, что Сандрина — больше француженка, чем сами француженки, и вдобавок с безупречным оверньским выговором. Когда киношникам нужна француженка на эпизод, вызывают Сандрину. Ее маневр — жалобно попросить джентльмена о помощи с получением зеленой карты. Я, конечно, попытался. Адвокат взял с меня тысячу, чтобы за десять минут выяснить детали. В иммиграционном ведомстве ему сказали, что я тридцать седьмой ходатай за Сандрину. Если познакомишься с ней, береги бумажник.
— Зачем, если деньги в носке? — отшутился Б. П.
— Носок — самое очевидное хранилище для денег. Спроси любую девку в Вегасе.
— Я про носок, который на тебе. Немного прихрамываешь, чтобы не натереть деньги.
— А если хочешь купить сосиску или банку пива?
Боб закрыл ноутбук. Ум его питался пустяками.
— Держишь немного в передних карманах. Это близко к ширинке, никто не подберется. Очень чувствительная область. Моя подруга Шелли говорила, что у меня это вроде религии, но она сильно ошибалась. Мою религию я держу в секрете.
— Неплохая мысль. Я имею в виду секретность в этом городе. С актрисами рекомендую религию в качестве сексуальной наживки. Просто спрашивай их, какую конкретно цель преследовал Бог, создавая кинобизнес, — только не цинично. Будь серьезен и старайся немного возвыситься над сексом. Прощупай их сокровенные надежды и страхи и постарайся увязать с высшей целью, какова бы она ни была.
— А моя соседка Сандрина религиозная? — вернул его к делу Б. П.
— Утверждает, что она гугенотка. Это откуда взялись аркадийцы, или каджуны.[14] Но что существеннее, она не позволяет войти, почему я сперва заподозрил в ней трансвеститку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что нет. Очень любит шестьдесят девять, но, по- видимому, пользуется тонким пластиковым вкладышем для рта. Однажды, когда она была в ванной, я увидел целый пакетик в ее сумочке.
— Не может быть. — Б. П. напугала эта информация. Она отдавала «Сумеречной зоной», которую Делмор иногда смотрел за ужином. — Ты что же, залез к ней в сумочку?
— Проверил, нет ли пистолета или выкидного ножа. Мне затруднительно осуществлять половой акт, когда я чувствую угрозу. Мы растем под впечатлением от рассказов о легкодоступном сексе, которые не подтверждаются. В О-Клэре слышишь, что в Ошкоше девушки дают как раз плюнуть, ты едешь на своем старом «плимуте» в Ошкош, а там говорят — это в Милуоки, а в Милуоки говорят, что студентки в Мадисоне накидываются на тебя, только свистни, но в Мадисоне тебя уверяют, что О-Клэр полон глупеньких секретарш, которые заездят тебя до беспамятства за обед из трех блюд в «Макдоналдсе».
— Ты просто ездил по кругу, — сказал Б. П., большой любитель дорожных карт. Хозяин хижины подарил ему старый атлас «Рэнд Макнэлли», и Б. П. провел над ним не один вечер.
— О чем и речь. Теперь я предлагаю девушкам скромные стипендии, что повышает уровень отношений. Да, кстати: не признавайся, что ты мой шофер. Это связано с трудовыми отношениями. Профсоюзники могут порезать мне шины.
— Кем же мне называться? — Б. П. подъехал к проходной студии «Сони», которая защищала «Трай стар» и «Колумбию» от Большого Лос-Анджелеса.
—
—
Б. П. пришпилил значок VIP, не очень точно помня, что это значит. Но «адъютант» казалось ступенькой выше по сравнению с «шофером», должностью, в которой он состоял при Лоне Мартене на полузаимствованном «линкольне-таункаре», позже обменянном без барыша на коричневый «таурус»[16] с целью замести следы.
На площадке перед поддельным маленьким отелем Боба встретили режиссер с продюсером, и он вручил им листок с новой репликой. Б. П. стоял достаточно близко и услышал, как режиссер подозвал главного актера, сильно загорелого, но немного смахивавшего на раздутый земляной орех. Теперь, вместо того чтобы сказать швейцару: «Вызови мне такси», актер должен был произнести: «Подгони мне такси». Реплика изменена, объяснял Боб, потому что актер — импульсивный и обезумевший влюбленный и сейчас ему не до вежливости. Это уточнение не показалось Б. П. особенно интересным, но режиссеру и продюсеру идея пришлась по душе, и Боб просиял. Актер был не вполне убежден и сперва нахмурил брови, но потом эмоционально подготовился к новому дублю.
Б. П. изумило, что на съемке трудится сотня людей — рабочие, осветители, гримеры, секретарши, ассистенты, костюмерши и несколько важных студийных администраторов, по дороге домой заглянувших на
