действие препарата изучается на уровне ионных мембранных каналов, функционирования одной клетки, а потом сразу переходят к опытам на животных. Но на самом деле существует промежуточный этап — сообщество клеток. И здесь все происходит совсем не так тривиально. Никто на самом деле не знает, как потенциальное лекарство повлияет на связь между клетками и что там начнет происходить. Может, оно будет прекрасно модифицировать в нужном направлении ионный ток через мембрану, но при этом разобщит клетки при передаче импульсов. А мы это сможем увидеть. Нашу методику мы сейчас заявляем как часть проекта для «Сколково».

— Рассчитываете делать и фундаментальную, и прикладную науку в одном флаконе?

— Это неизбежная черта времени. Одна сторона позволяет нам зарабатывать на жизнь, другая — узнавать нечто новое о том, как жизнь устроена. Так случилось, что системная биология пока в значительной степени выпадает из мировой физиологической науки. Ученые, спустившиеся в понимании биологических процессов до уровня молекул, не хотят подняться хотя бы до сообщества клеток. Но даже если бы мы досконально знали сейчас всю машинерию, и то было бы сложно понять, как функционирует ансамбль клеток. Например, зная устройство каждой детали автомобиля, мы не сможем узнать заранее, как они будут взаимодействовать в механизме.

— Узнав клетку лучше, ученые вновь займутся системными исследованиями?

— Неминуемо. В конце концов, кто-то должен собрать из деталей автомобиль. Но трудностей тоже очень много. Например, существует так называемая иммортализованная культура кардиомиоцитов — выведенные методами генной инженерии, они бесконечно долго не теряют способности к размножению. Сейчас мне удалось достать такую линию в Киото по научному обмену. Однако в России их пока практически нереально получить.

— В чем проблема?

— О том же самом меня спросил президент, когда ученые, получившие мегагранты, встречались с ним. Очень трудно оформить бумаги на таможне, если это делать официально. Поэтому пока приходится возить клетки в чемодане. Из них мы и наращиваем здесь иммортализованные культуры. Но я надеюсь, что вскоре многое изменится. Знаете, я вообще думаю, что наши проекты надо рассматривать как пилотные. Мы должны набить шишек, чтобы высветить то, что в реальности не дает российским ученым возможности работать. Думаю, другие исследователи уже не раз сталкивались с подобными трудностями. Но к ним никто не прислушивался. А мы, получив значительное финансирование, попали под увеличительное стекло. В каком-то смысле на нас тоже поставили опыт.

— Можете предсказать его исход?

— Если уж мы не справимся, тогда, похоже, никто не справится. Но лаборатория у нас уже есть. И здешними моими студентами и аспирантами я доволен. Что ни говори, а ребята здесь, в России, у нас очень толковые.