За севом идет прополка. За прополкой другие идут дела.

Но самое лучшее, самое горячее время в Березках — это когда обмолот.

Обмолот как бы венчает людей усилия.

Когда побежит по лоткам зерно, когда кавказским хребтом насыплется, тут-то и захватит у каждого дух. Вспомнится каждому путь тот нелегкий, которым пахарь любой прошел, те тридцать потов, которыми каждый из них изошел, чтобы этим кавказам выситься.

В дни уборки и в дни обмолота неузнаваемы наши Березки. Гулом комбайнов полнится небо. Минута дороже часа. Час приравняешь к суткам. Сутки здесь кормят год. Тут невольно возьмешь и крикнешь:

— Время, остановись! Солнце, замри на небе!

Конечно, в колхозе есть комбайны. Они и косят и тут же на поле молотят зерно. Но это не тот обмолот. Обмолот настоящий идет на колхозном току. Центр обмолота — сама молотилка. Все внимание ей. Она, как царица, в подобное время.

Уходят бесконечным потоком снопы в молотилку, выходят чистым янтарным зерном, колхозной надеждой, ее богатством.

Первый день обмолота превращался в Березках в колхозный праздник.

Утро. Едва солнце проклюнуло небо. Еще не сбежала с травы роса. Еще деревья сонливо дремлют. А уже калитки в Березках поют на десятки различных тонов. Каждый спешит на улицу.

Весь первый день обмолота Савельев проводил на току. Работал на молотилке, становился к барабану и не сходил до самого вечера. Неутомим в работе Савельев. Руки проворны. Глаза — как у ястреба. Лишь не воронь — подавай ты ему снопы.

Смотрят колхозники на председателя:

— Любит, любит Савельев у нас обмолот. — И тут же старое вспоминают: — Он каждого пятого в нашем колхозе, считай, пропустил через обдирочный тот аппарат. С кого лень ободрал, кому спесь поубавил, многим мозги прочистил.

Смеются колхозники:

— Григорию Сорокину был обмолот. Филимону Дудочкину был обмолот. Ну, а Анисью Сыроежкину — эту просто, считай, провеял.

Нютка Сказкина — посыльная при правлении, та, что пялила больше других глаза на ракетчика, — явилась однажды к Савельеву:

— Степан Петрович, не могу я больше в посыльных.

— Ну что же, — сказал Савельев, — жаль расставаться, но одобряю. Куда собираешься?

— На ферму, Степан Петрович.

— Вдвойне одобряю.

Ну, имел же Савельев с Нюткой потом хлопот!

На ферме дела не ладились. Стадо увеличивалось медленно. Плохо было с молодняком. Надои держались на уровне очень среднем. Заведующий фермой Егор Тимофеевич Параев относился к работе недобросовестно.

Нютка с жаром взялась за дело. Оказалась она на редкость въедливой. Вначале засела за книги. И первый вывод, который сделала Нютка, начитавшись тех книг: чистота и порядок — вот что должно быть главным в коровнике.

За чистоту, или, как говорила сама Нютка, за «красоту», прежде всего и взялась девушка. Чуть что — Нютка бежала к Степану Петровичу. То белила нужны для стен, то доски для покрытия пола, то какие-то более совершенные ясли; наконец, достань ей железные трубы — в коровнике нужен водопровод. А поди достань эти железные трубы, если ты даже не частник, а целый колхоз.

— Выходит, на свою голову отпустил я тебя на ферму, — посмеивался Степан Петрович. Но доставал и белила, и доски, и даже трубы.

Потом Нютка взялась за проблему кормов. Снова читала какие-то книги, опять приходила к Савельеву, наседала, наступала, твердила:

— Не тот рацион. Не тот рацион.

И тут же ему — какой нужен для коров рацион. Вплоть до каких-то там витаминов. Вот и новая забота у председателя — доставай для коров витамины.

Наведя красоту в коровнике, Нютка тут же ввела санпост, то есть проверяла, насколько чисты у доярок халаты и руки, и вообще в коровник без халатов никого не пускала. Стояла, как часовой.

Савельев из-за этого даже имел неприятность. Приехал однажды в колхоз очень видный работник из района. Прошел, не заходя к Савельеву, прямо на ферму. По-хозяйски распахнул ворота в коровник, переступил порог.

— Стой! — закричала Нютка. — Стой!

Работник опешил, попятился. Подбежала Нютка и вовсе вытолкала его наружу.

Потом он, конечно, посмеялся над этой историей. Понял, в чем дело. Но тогда, в первую минуту, даже обиделся. О чем и сказал Савельеву.

— Ну и ну… — выговаривал, правда улыбаясь, Степан Петрович Нютке. — Ты что же, и мать родную не пустишь?

— Не пущу, — упрямо стояла Нютка. — И вас без халата, Степан Петрович, не пущу. Не полагается. Никому.

— Ну и ну… — вновь повторил председатель.

А через несколько дней зашел Савельев в коровник (конечно, в халате) и увидел такую картину. Расхаживает по коровнику Нютка, а рядом с нею Вася-ракетчик. В пиджачке Вася, без всякого халата. А Нютке хоть бы что. Глаза у самой светятся. Идет, словно плывет.

— Вот тут, — объясняет ракетчику Нютка, — новые ясли. А это — водопровод.

Повернула кран — зажурчала вода.

Постоял Савельев, повернулся, не захотел смущать Нютку, тихо вышел на улицу.

Вася Шишкин оказался лихим в работе. Он быстро освоил трактор. Был принят в бригаду к Червонцеву.

Трактор в руках у Васи — словно игрушка, словно послушный конь. Любо было взглянуть, когда Шишкин ехал на тракторе в поле. Ракетчик не ехал. Он гарцевал.

Девчонки в такое время к колодцам быстрей бежали: мол, за водой. А сами лишь бы глянуть глазком