Она тяжело вздохнула и отошла от него подальше.
– Владимир Валентинович, не думаю, что нам стоит развивать эту тему. Ход ваших мыслей мне ясен. Вы холосты, я одинока, почему бы не разнообразить наш досуг, верно?
– Нет, не верно! Вы меня извините за глупую цитату, но я старый солдат и не знаю слов любви!
Кристина невольно фыркнула, и Нейман, воодушевленный, продолжал:
– Я не сумею передать на словах то, что чувствую к вам, Кристина. Но на мою руку и сердце вы смело можете рассчитывать! – вдруг выпалил он.
– О? – Она неопределенно шевельнула бровью. – Следует ли понимать, что вы делаете мне предложение?
– Да, делаю! – У него словно тяжесть с души свалилась.
– Спасибо, Владимир Валентинович. – Кристина села, ссутулившись и обхватив ладонями виски. – Я чувствовала, что нравлюсь вам, но предложения никак не ожидала. И не могу его принять.
– Но я не прошу ответа немедленно. Я ведь еще не ухаживал за вами, и вы не думали обо мне, как о потенциальном муже…
– Это не важно. Я очень уважаю вас, очень ценю вашу дружбу и, наверное, могла бы полюбить. Но любовь любовью, а борщи еще никто не отменял. Мы же не можем каждый день заказывать пиццу!
– Почему – не можем?
– Владимир Валентинович, моя жизнь уже сложилась. Хорошо ли, плохо ли, но сложилась. Я много работаю, причем работа отнимает у меня не только время и силы, но и душу. Пусть это звучит высокопарно, но я всю себя посвящаю работе и не смогу уделять вам того внимания, которое муж вправе требовать от жены. Пусть я полюблю вас так же искренне, как сейчас уважаю, но это не заставит меня подать вам обед из трех блюд. Еще раз благодарю за оказанную честь, но я в принципе не готова к замужеству.
– Кристина, милая, я женюсь на вас не ради обеда! И не ради каких-то других удобств. Просто хочу, чтобы у нас была общая жизнь.
– Владимир Валентинович, у жены есть определенные обязанности, которые я выполнять не готова. Сколько вы сможете терпеть мой саботаж домашнего хозяйства? Я ни разу в жизни не гладила мужской рубашки!
– Что-то мы с вами слишком быстро перешли к прозе жизни, минуя фазу романтических ухаживаний, – буркнул Нейман. – Иначе вы бы поняли, что эти рубашки для меня ровно ничего не значат.
– Это сейчас! А что будет потом? На кой черт вам жена, которая не заботится о вас! Вы будете требовать, я, наверное, тоже начну искоренять какие-нибудь ваши недостатки… И чем больше мы будем любить, тем сильнее истерзаем друг друга. Не лучше ли оставить все как есть?
– Позвольте мне хоть поухаживать за вами…
Она покачала головой:
– Капраз, дорогой мой! Конечно, дело не в рубашках! Просто мне нравится быть свободной женщиной.
– Но вы и останетесь свободной.
– Нет уж! Быть вам просто подругой по постели – такой вариант брака для меня неприемлем. Идите домой, Владимир Валентинович. Вы еще скажете мне спасибо за то, что я вам отказала.
У нас в группе сменился преподаватель. Наш отец-основатель остался с нами, но руководит теперь бравый майор-спецназовец. Удивительный парень, правда, иногда забывает, что мы слабые женщины, а не морские пехотинцы. Построит нас в колонну по три, и давай гонять по залу! Раньше, если устанешь, можно было на скамеечке отсидеться, а теперь фигушки. Бежит рядом и подбадривает, как издыхающую лошадь: «Сила! Воля! Победа! Победи себя, и тебе никто не страшен!»
Вот и бежишь. В глазах темно, сердце колотится где-то в районе зубов, кажется, еще шажок, и ты его выплюнешь… А потом – раз, и вслед за шагом, который после «не могу больше», приходит второе дыхание. И как-то получается, словно ты выбежала из своего страха.
Нагрузки возросли, но никто из наших девушек не бросил группу. Впрочем, новый «сенсей» нами доволен. Сегодня после занятия построил нас и говорит:
– Молодцы, девчонки (очень трогательно это звучит в его устах, ведь нам, «девчонкам», от тридцати до пятидесяти), делаете успехи. Жаль только, что мы не в армии. Если бы я мог вас строить да в наряды отправлять, за месяц из вас таких бы зверей сделал!
Мы смеемся: забыли вы, товарищ преподаватель, что мы женщины, картошку чистим и туалеты драим без всяких нарядов.
Он, бедняга, даже покраснел.
Странно, раньше у нас был кружок самообороны, и мы занимались самообороной. А при новом руководителе никаких приемов не проходим, у нас только общая физическая подготовка. Зато боевой дух у всех поднялся, как на дрожжах. И дело тут, разумеется, не в том, что мы готовы одолеть своих мужей в рукопашном бою. До героини фильма «Никита» нам всем еще очень далеко.
Но мы слышим: «Не надо думать, получится или нет, надо просто делать!» – и с энтузиазмом виснем на перекладине, а кому-то даже удается подтянуться. Один раз, со скрипом и пыхтением, но это все же подтягивание!
Смешно, но незамысловатая армейская мудрость нашего нового преподавателя очень хорошо ложится мне на душу.
И мне почему-то больше не хочется жаловаться на свою судьбу и копаться в себе, постигая, как я, собственно, дошла до жизни такой. Понятие «жертва» стало мне неинтересно. Это уже не обо мне.
А причина таких перемен банальна до неправдоподобности. Я узнала вкус победы. Той самой победы над собой, о которой говорит наш инструктор. Пусть это очень маленькая «победка», но я преодолела себя, поняла, что могу победить свои страхи и слабости!
А жертва и победитель – два диаметрально противоположные понятия. Нельзя быть и тем, и другим одновременно.
Если бы я умела, то удалила бы все свои записи, настолько неправильными и смешными они кажутся мне теперь. Я все искала виноватых в том, что столько лет играла роль жертвы, а оказалось, как в нашей медицинской поговорке: ищешь градусник, а он под мышкой.
Любая жертва – прежде всего жертва собственного страха. Только я сама виновата в том, что дала страху поработить себя. И то, что это был не примитивный страх боли, меня не извиняет.
Бойтесь только собственного страха, говорит наш армейский гуру, и я верю ему. Мне рассказывали, что это очень смелый солдат, участвовал в боевых операциях, конечно, он знает толк в таких вещах.
«Если вы чего-то очень боитесь, – говорит он нараспев, расхаживая перед нами (есть у него такая манера, строить нас в начале занятия и обращаться с короткой вдохновляющей речью), – то или с вами происходит то, чего вы боялись, или что-то совсем другое, но такое же страшное».
Да, одиночество – это страшно, особенно женское. И этот страх, коренившийся во мне много лет, победить будет не так просто. Да и не только в страхе дело: мы с мужем прожили много лет и за эти годы стали очень близкими людьми.
Но я больше не позволю ему избивать себя!
Для него наш брак тоже важен, внезапно поняла я. И еще неизвестно, кому из нас он больше необходим! Мне? Но развод никак не скажется на моей карьере, а вот его имидж может серьезно пострадать, пусть даже сейчас на это смотрят гораздо проще. Кроме того, он дал мне в руки серьезнейший козырь: стоит ему заикнуться о разводе, и у меня исчезнут все резоны покрывать его пристрастие к рукоприкладству. Вспомним истории звезд шоу-бизнеса: сколько они, бедные, терпели, но развод мгновенно развязывал им языки!
Поэтому придется ему напрячься и изжить этот позорный аспект нашего во всех других отношениях удачного брака. Иначе я не стану с ним жить, и это не пустая бравада, а выстраданное решение. Как говорит наш сенсей, лучше смерть, чем бесчестье.
Я знаю, что предстоит тяжелая работа: на одних лозунгах далеко не уедешь. Придется не
