сел на “Лузитанию” (оба плыли под вымышленными именами) и отбыл в Нью-Йорк. Этого было вполне достаточно, чтобы полиция уверилась: Оскар Слейтер — именно тот, кого она ищет.
Оскар Слейтер, урожденный Джозеф Лешцинер, немецкий еврей, родился в Силезии в 1870 году в семье пекаря. В пятнадцать лет ушел из дома, работал в Гамбурге в банке, а затем перебрался в Британию, где сменил имя. Вел беспорядочную жизнь, якшался с околокриминальным миром, в основном с букмекерами и завсегдатаями игорных домов. В 1902 году женился, но вскоре бросил жену и связался с француженкой, которая говорила, что она “певица в ночном клубе”, — вероятно, сочетая эту профессию с древнейшей в мире. За полтора месяца до убийства мисс Гилкрист эта парочка приехала в Глазго. Несмотря на то что по квитанции Слейтера, как выяснилось, была заложена совсем другая брошь, причем за месяц до преступления, следователи Глазго упорно продолжали числить его главным подозреваемым, и в департамент нью-йоркской полиции была послана телеграмма: Слейтера необходимо арестовать, как только он прибудет в город, а затем экстрадировать в Шотландию. Для этого требовались три свидетеля, способные его опознать. Со свидетелями в Нью-Йорк поехал инспектор шотландской полиции, который беспардонно нарушил процедуру опознания, уверяя, что все трое отлично рассмотрели Слейтера еще до того, как он был препровожден в зал суда. Ламби и Барроумен Слейтера опознали, а близорукий Адамс колебался, но признавал, что сходство есть.
Американский адвокат Слейтера советовал ему не соглашаться на экстрадицию, на том резонном основании, что заложенная им брошь принадлежала вовсе не мисс Гилкрист. Однако Слейтер был уверен, что сумеет доказать свою невиновность в британском суде, и решил вернуться. Его багаж, опечатанный в момент ареста, обыскали сразу же, как только он вернулся в Глазго. Полиция искала орудие убийства. Они нашли маленький обойный молоточек, который, по словам Слейтера, он приобрел в наборе с другими инструментами в магазине “Вулвортс”. Этот молоточек и признали орудием убийства.
Слейтера привезли на суд в Эдинбург 3 мая 1909 года. Он утверждал, что никогда не видел мисс Гилкрист, не имел представления, где она живет, и приехал в Глазго за шесть недель до убийства. Брошь, на которую у него была закладная, принадлежала ему. В тот роковой вечер он ужинал дома с любовницей. Она это подтвердила. Подтвердила это и их служанка.
Но суду все это было совершенно безразлично. В этом деле очень заметны были быстро набиравшие в обществе силу антисемитские настроения, и тот факт, что Слейтер был “грязным жидом”, играл большую роль. Десятки тысяч евреев приехали в Британию в 1890–1905 годах, спасаясь от массовых погромов на Украине и в Польше. Они селились где могли, многие обосновались в Глазго. Это вызвало всплеск ксенофобии, в частности упоминались какие-то неизвестные болезни, а также революционные социалистические идеи, которыми заражены евреи. Ну и, разумеется, всем известно, что евреи — мошенники, скряги и стремятся к мировому господству. Можно себе представить, насколько объективны были члены суда и присяжные на процессе Слейтера.
Обвинение представило дюжину свидетелей, заявивших, что видели, как Слейтер слонялся неподалеку от дома мисс Гилкрист. Полицейский врач пришел к выводу, что если сорок раз ударить молоточком Слейтера, то можно нанести именно такие увечья, от которых и скончалась престарелая дама.
Ни на молотке, ни на одежде Слейтера следов крови не обнаружили. Обвинитель не объяснил ни как убийца проник в запертую квартиру, ни откуда он узнал, что мисс Гилкрист была богата и хранила драгоценности в гардеробе. Хватило того, что две свидетельницы опознали Слейтера — еврея, да еще и немецкого по происхождению, — и суд признал его виновным. Когда судья собрался огласить смертный приговор, Слейтер в отчаянии воскликнул: “Я ничего не знаю об этом деле! Абсолютно ничего! Я никогда даже имени ее не слышал! Я ничего об этом не знаю! Я приехал из Америки по собственной воле!”
Слейтера должны были повесить в тюрьме Глазго 27 мая, но лихорадочная ненависть, которой город был охвачен сразу после убийства, постепенно уступила место сомнениям. Многим было ясно, что обвинения совершенно несостоятельны. И когда его адвокат начал собирать подписи под прошением об отмене смертного приговора, подписались около 20 000 горожан. В итоге за два дня до казни пришел указ: заменить смерть на пожизненную каторгу.
Прошло почти три года, прежде чем Конан Дойл оказался вовлечен в дело Слейтера. Приступал он к нему с неохотой, но тут большую настойчивость проявил адвокат Слейтера Александр Шонесси. Начав изучать документы, Дойл все сильнее недоумевал — как вообще Слейтера могли признать виновным в преступлении? Как он проник в квартиру жертвы? Почему взял одну брошку, а не все драгоценности? Почему служанка старушки не удивилась, увидев незваного гостя? “Я видел, что этот случай еще хуже, чем дело Эдалджи, и что этот несчастный, вероятнее всего, виновен в этом в убийстве не более, чем я”.
В августе 1912 года вышла восьмидесятистраничная книжка Конан Дойла “Дело Оскара Слейтера”, ценой в шесть пенсов. В ней он весьма доказательно опровергал все пункты обвинения. Слейтер, к примеру, вовсе не смылся из Глазго, а жил в ливерпульской гостинице под своим именем. Обойный молоточек был слишком легок, чтобы нанести им те раны, от которых скончалась мисс Гилкрист. Ни на молотке, ни на одежде Слейтера следов крови не обнаружили. На опознании свидетелям предоставили выбор: “смуглая еврейская физиономия” Слейтера и девять полицейских из Глазго плюс два железнодорожных чиновника характерной шотландской наружности. “Естественно, они выбрали не колеблясь”. “Я не могу удержаться от постоянных сравнений, — писал Дойл, — возникающих, когда я сопоставляю дело Слейтера с другим, которым мне также довелось заниматься, — делом Джорджа Эдалджи. Надо признаться, они разного рода. Джордж Эдалджи был юношей безупречного поведения. Оскар Слейтер мошенник… И все же в этом случае возникает такое же ощущение вопиющей несправедливости, предвзятого отношения”. Дойл призывал пересмотреть решение суда.
Кроме того, Дойл высказал и свою версию произошедшего. Все упиралось в закрытую дверь: либо мисс Гилкрайст знала своего посетителя и сама впустила его в квартиру, либо у него были запасные ключи, которые он раздобыл с помощью кого-то, вхожего в дом. Вероятно, размышлял Дойл, это вовсе не было ограблением. Возможно, убийца искал какой-то документ, а брошь прихватил, чтобы сбить с толку полицию. Тот факт, что служанка не удивилась при виде незнакомца, говорит о том, что она узнала его. Войдя в спальню и обнаружив там следы чужого присутствия, она опять-таки не выразила никакого беспокойства. И лишь когда Адамс спросил: “Где же ваша хозяйка?”, — она наконец пошла на поиски.
Газеты без энтузиазма откликнулись на публикацию “Дела Оскара Слейтера”. “Скотчмен” отмахнулся от его идеи, назвав Дойла “сторонним наблюдателем”. “Глазго геральд” усомнилась, что заявления любовницы и служанки Слейтера можно расценивать как алиби, а в “Таймс” было и вовсе сказано: маловероятно, что пересмотр дела выльется в оправдательный приговор. “Вестминстер газетт” была более беспристрастна: “Если улики против Слейтера и впрямь таковы, как сообщает автор Шерлока Холмса, то лишь редкостная глупость или откровенная предвзятость могли привести к тому, что его осудили”.
Таким образом, вмешательство Конан Дойла мало что изменило. Однако два года спустя один из полицейских, занимавшихся делом Слейтера, лейтенант Джон Томпсон Тренч, явился к адвокату Дэвиду Куку, чтобы облегчить душу: он признал, что под давлением начальства дал ложные показания на суде. Оказывается, Хелен Ламби знала, кто убийца, и этот кто-то был вовсе не Слейтер. В ночь преступления она прибежала в дом мисс Маргарет Биррел, родственницы мисс Гилкрист, и призналась, что опознала убийцу. Полиции она также назвала его имя, но ее вынудили изменить показания и свидетельствовать против Слейтера.
После признания Тренча власти создали комиссию по расследованию, но свидетели давали показания не в зале суда, а в кабинете судьи, без посторонних, и не под присягой. И Ламби, и Биррел опровергли слова Тренча. Правда, комиссия согласилась, что на суде обвинительная сторона утаивала показания свидетелей, в частности соседа Слейтера, подтвердившего его алиби. В итоге министр по делам Шотландии 22 июня 1914 года вынес заключение: оснований к пересмотру приговора Оскара Слейтера нет. Дойл был в ярости. Позднее он писал в “Спектейторе”: “Все это дело, я уверен, войдет в анналы криминалистики как потрясающий образчик некомпетентности и непрошибаемости властей предержащих”.
Забытый всеми Слейтер сидел в тюрьме в Питерхеде. В 1925 году его сокамерник Уильям Гордон вышел на свободу и умудрился пронести на свободу записку: “Гордон, старина, желаю тебе всяческих удач, и, если тебе нетрудно, пожалуйста, сделай что-нибудь для меня. Расскажи обо мне англичанам. Ты провел со мной бок о бок пять лет, так что знаешь, о чем говорить. Прощай, Гордон, вряд ли мы свидимся, а все же
