Разумеется, Центральный банк России, как и любой центральный банк, может не только выпускать деньги, но и уничтожать их. Для этого он продает рублевые долговые обязательства населению, а доход уничтожает. Однако возможности у Центрального банка России ограниченны из-за отсутствия широкого рынка рублевых долговых обязательств и развитой банковской системы — наследие СССР, где роль данных институтов была весьма незначительной. В отсутствие инструментов для изъятия и уничтожения избытка рублей (он образуется в результате покупки центральным банком долларов и другой иностранной валюты) России вскоре придется сократить покупку валюты, что ускорит подорожание рубля и вызовет рецидив голландской болезни.

Министр финансов Алексей Кудрин и его коллеги занимаются этой проблемой с 2004 года. Они устанавливают долгосрочную цену на нефть, при превышении которой дополнительные доходы направляются в так называемый стабилизационный фонд, управляемый Министерством финансов. Средства из этого фонда могут инвестироваться только в определенные иностранные активы (в основном они идут на погашение внешних долгов). Приобретение иностранных активов за счет предусмотренного бюджетом «избыточного» дохода от экспорта нефти в иностранной валюте позволяет избежать наращивания денежной базы, а следовательно, снижает угрозу инфляции. К весне 2007 года этот фонд превышал $117 млрд <97% средств фонда составляла иностранная валюта, причем одна половина приходилась на доллары США. а другая — на евро). С точки зрения российских политиков, такой стабилизационный фонд плох тем, что он лишает их доступа к значительным денежным средствам. Хотя с бурным ростом доходов от продажи нефти и газа ощутимо возросли и правительственные расходы, Кудрину пока удается сдерживать попытки полировать за счет поступлений от экспорта сырьевых ресурсов. Я несколько раз встречался с Кудриным на совещаниях министров финансов и глав центральных банков стран «Большой семерки». Это весьма знающий и способный человек, однако, боюсь, он ввязался в слишком тяжелую битву. Мне непонятно, в какой мере он влияет на Путина в вопросах, не касающихся решения финансовых проблем.

Россия остается развивающейся страной, значительная доля ВВП которой приходится на нефть и газ. По данным всемирного банка, в 2005 году Россия по валовому национальному доходу на душу населения отставала от Мексики и находилась примерно на одном уровне с Малайзией. Голландская болезнь, которой страдает Россия, слишком тяжела для экономики такого масштаба, и это явно сказывается на способности справиться с недугом.

И все же, почему Россию должно тревожить то. что ее экономические достижения связаны с нефтью и газом? Страна использует часть экспортных доходов для импорта качественных потребительских товаров. Какая разница, где изготовлены эти товары — в стране или за рубежом? Это не имело бы значения, если бы доходы от нефти и газа повышались за счет постоянно растущей добычи и/или постоянно растущих цен. Однако объемы добычи нефти и газа не беспредельны, а цены имеют обыкновение не только расти, но и снижаться. Запасы нефти и особенно газа иссякают так быстро, что только для поддержания добычи, не говоря уже о ее наращивании, необходима непрерывная разработка новых месторождений. Без бесконечного повышения цен неизменный уровень добычи нефти и газа означает отсутствие прироста дохода на одного работника. В последние годы приток инвестиций в нефтегазовую отрасль замедлился. Это может привести к прекращению роста уровня жизни. Чтобы избежать этого, российское правительство использует часть доходов от добычи нефти для прямого или косвенного финансирования приобретения производственных активов в неэнергетических отраслях. Их перечень обширен — сталь, алюминий, марганец, титан, танкеры и самолеты. Однако в основном речь идет о технологиях прошлого века. К тому же именно эти отрасли, а не структуры, нацеленные на максимизацию прибыли, претендуют на роль «национальных чемпионов». Россия пока не вышла на передний край технологий XXI века, хотя в 2005 году президент Путин и его советники объявили об амбициозных планах создания особых, хотя и контролируемых государством, зон развития новых технологий.

Резкое падение курса рубля, последовавшее за кризисом 1998 года, ускорило преобразование совершенно неконкурентоспособной экономики, которая сформировалась за долгие годы централизованного планирования, в экономику, способную хотя бы немного конкурировать. Поскольку часовая производительность труда в России была чрезвычайно низкой, непрерывное сокращение числа рабочих мест на заводах, где работало куда больше людей, чем нужно, позволило многим отраслям добиться минимальной конкурентоспособности на международных рынках. Российский неудовлетворенный спрос на потребительские товары в сочетании с крупными иностранными инвестициями, без сомнения, привел бы к росту производства потребительских товаров, если бы инвесторы могли рассчитывать на соблюдение права собственности'.

Несмотря на существование законов, право собственности в России остается зыбким. В последние годы Дума приняла ряд законодательных актов, призванных укрепить верховенство закона. Формально структура законодательства сегодняшней России — это шаг вперед по сравнению с экономикой черного рынка начала 1990-х годов. Однако одно дело изменить закон, а другое — обеспечить соблюдение новых правил. Путин избирательно применял новые и существующие законы, чтобы взять под государственный контроль энергетические активы. Избирательное правоприменение — более серьезная проблема, чем отсутствие новых правил. С юридической точки зрения страна, законы которой не защищают право собственности, мало отличается от той, где право собственности закреплено в законе, но правоприменение носит избирательный характер и зависит от политических предпочтений. Право, которое соблюдается избирательно, — это не право.

В цивилизованном обществе существует обширный комплекс культурных императивов и правил, которые регулируют взаимодействие людей друг с другом и с государством. В основном это неписаные законы, и большинство из нас не до конца осознает, до какой степени на наши повседневные решения — даже самые пустяковые — определяются установками социума, религией и образованием. Разумеется, наша правовая система в целом тоже опирается на эти ценности.

Такая страна, как Россия, может переписать свои законы, но чтобы преобразовать систему культурных норм, ей нужны годы, если не смена поколений. Судя по высказываниям Горбачева, который рассказывает о своих дискуссиях с Путиным, именно этим можно объяснить авторитарный уклон в российской политике последних лет. Но только объяснить, а не оправдать. В России, если «система» не работает, закручивают гайки, устраняя политический плюрализм и питающий его хаотичный демократический процесс. Стабильность и политическое затишье приобретают особую ценность на фоне кажущегося хаоса высококонкурентных рынков и демократических битв за политическую власть.

Капитализм как способ обеспечения материального благополучия дает наилучший результат лишь при наличии конкуренции. Авторитарная власть лишена того предохранительного клапана, который позволяет мирно разрешать разногласия в капиталистическом обществе. Глобальной экономике. которая должна идти вперед, чтобы уровень жизни в мире повышался, а бедность отступала, не обойтись без предохранительного клапана капитализма — демократии.

Россия должна сыграть свою роль в эволюции мирового капитализма. Помешают ли этому медленное развитие ее экономики, страдающей от голландской болезни, и нерациональное распределение капитала, типичное для авторитарных режимов, станет ясно в ближайшие 20 лет. До сих пор в борьбе с голландской болезнью Россия вела себя скорее как развитая, а не развивающаяся страна. Поэтому я бы не стал сбрасывать Россию со счетов. Еще в студенческие годы меня поражало количество гениальных математиков с русскими именами. Такая культура, думал я тогда, заслуживает куда более развитой и совершенной экономики, чем та, что создана Советами. Современная Россия пытается добиться подъема экономики. Многое зависит оттого, кого Путин выберет своим преемником. Энергетические ресурсы и военный потенциал России делают ее крупным игроком на глобальной арене на десятки лет вперед. И все же пока преждевременно делать выводы о том. какой будет ее роль.

На декабрьской встрече в Берлине в 1999 году за столом напротив меня сидел Педро Малан, министр финансов Бразилии. Он был одним из тех знающих и способных латиноамериканских руководителей,