отодвинулся от него.

– Это не имеет значения, – сказал Кристиан, – но я буду вам благодарен.

Через два дня, в час ночи президент Фрэнсис Кеннеди вошел в Желтую Овальную комнату и увидел Ябрила, сидевшего там в кресле около камина. Кристиан стоял у него за спиной.

На маленьком овальном столике, с инкрустацией звездно-полосатого флага стоял серебряный поднос с маленькими сандвичами, серебряный кофейник, чашки и блюдца с золотым ободком. Джефферсон налил кофе в три чашки и отошел к двери, прикрыв ее своими могучими плечами. Кеннеди заметил, что Ябрил сидит в кресле неподвижно.

– Вы не давали ему успокоительного? – спросил Кеннеди.

– Нет, господин президент, – ответил Кристиан. – На нем смирительная рубашка и ограничители на ногах.

– Вы не можете сделать так, чтобы ему было удобнее?

– Нет, сэр, – сказал Кристиан.

– Мне очень жаль, – обратился Кеннеди непосредственно к Ябрилу, – но в этих делах мне не принадлежит последнее слово. Я не хочу вас долго задерживать, просто задам вам несколько вопросов.

Ябрил кивнул. Смирительная рубашка позволяла ему только слегка двигать рукой. Он взял сандвич, который оказался очень вкусным. Кроме того, это поддерживало в каком-то смысле его гордость: враг может видеть, что он не совсем беспомощен. Разглядев лицо Кеннеди, Ябрил поразился тому, что перед ним сидел человек, которого он при других обстоятельствах инстинктивно уважал и которому бы до некоторой степени доверял. На его лице можно было различить и страдание, и сильную волю, подавляющую это страдание. Он увидел искренний интерес к своему стесненному положению. Но это был просто интерес одного человека к другому, без снисходительности и ложного сочувствия, и при этом лицо президента выражало суровость.

– Господин Кеннеди, – обратился Ябрил, может быть вежливее и почтительнее, чем ему хотелось бы, – прежде чем мы начнем разговор, ответьте мне на один вопрос. Вы действительно верите в то, что я несу ответственность за взрыв атомной бомбы в вашей стране?

– Нет, – сказал Кеннеди.

Кристиан почувствовал облегчение от того, что не сообщил ему никакой дополнительной информации.

– Благодарю вас, – произнес Ябрил. – Как можно думать, что я настолько глуп? И я буду отрицать это, если вы попробуете использовать такое обвинение в качестве оружия. Вы можете спрашивать меня обо всем, о чем захотите.

Кеннеди жестом показал Джефферсону, чтобы тот вышел из комнаты, и проследил за ним взглядом, а потом тихо обратился к Ябрилу. Кристиан склонил голову, словно не желая слушать, и он действительно не хотел ничего слушать.

– Мы знаем, – сказал Кеннеди, – что вы дирижировали всеми событиями: убийством Папы, мистификацией с арестом вашего сообщника, чтобы потом потребовать его освобождения, захватом самолета и убийством моей дочери, которое было запланировано с самого начала. Теперь мы знаем совершенно точно, но я хотел бы, чтобы вы подтвердили мне, что все так и есть. Между прочим, во всей цепи событий я вижу логику.

Ябрил посмотрел в лицо Кеннеди.

– Да, это правда. Но я поражен, что вы так быстро во всем разобрались. Я считал, что мой план достаточно хитроумный.

– Боюсь, – заметил Кеннеди, – что здесь нечем гордиться. Это означает, что, в принципе, я обладаю таким же умом, как ивы. Или, что не существует большой разницы в человеческих умах, когда дело касается хитрости.

– Возможно, – размышлял Ябрил, – план оказался чересчур сложным. Вы нарушили правила игры, хотя, конечно, это не шахматы и правила здесь не такие строгие. Предполагалось, что вы будете пешкой и ходить будете, как пешка.

Кеннеди присел и сделал глоток кофе. Кристиан видел, что он очень напряжен и, конечно, это не ускользнуло от глаз Ябрила. Последний гадал, каковы подлинные намерения президента. Было очевидно, что в поведении Кеннеди не скрывалась никакая угроза, не чувствовалось желание использовать власть для того, чтобы напугать или причинить вред.

– С того момента, как вы захватили самолет, – сказал Кеннеди, – я знал, что вы убьете мою дочь. Когда схватили вашего сообщника, я знал, что это часть вашего плана. Меня ничто не удивляло. Мои советники до самого конца не соглашались с моим пониманием вашего сценария. Занятно, что мое мышление в чем-то сходно с вашим. И тем не менее, я не могу представить себя осуществляющим такую операцию. Я должен избежать следующего шага, поэтому и захотел поговорить с вами. Мне необходимо знать и предвидеть, чтобы защитить себя от самого себя.

На Ябрила произвели впечатление вежливость Кеннеди, уравновешенность его речи, его очевидное желание добиться правды.

– Какова была ваша цель во всем этом деле? На место Папы будет избран другой, смерть моей дочери не изменит международного соотношения сил. В чем состояла ваша выгода?

Вечный вопрос капитализма, подумал Ябрил, все сводится к выгоде. Он ощутил, как руки Кристиана на мгновение легли ему на плечи, и сказал:

– Америка – это колосс, которому государство Израиль обязано своим существованием, что удручает моих соотечественников. А ваша капиталистическая система подавляет бедняков во всем мире и даже в вашей стране. Необходимо переломить их страх перед вашей мощью. Папа является частью этой власти, католическая церковь в течение многих веков запугивала бедняков во всем мире адом и небесами. Этот позор продолжается две тысячи лет. Решение об убийстве Папы несло с собой нечто большее, чем политическое удовлетворение. – Кристиан отошел от кресла Ябрила, но все еще оставался настороже, готовый в любую минуту вмешаться. Он приоткрыл дверь, чтобы шепнуть что-то Джефферсону. Ябрил молча наблюдал за ним, потом продолжил: