представляла собой традиционно уязвимое место. Тут ему ничего не угрожало. Люси, сама того не подозревая, двадцать четыре часа в сутки находилась под наблюдением людей из regime Сантино, и стоило на ее этаже освободиться квартире, как ее немедленно снимал кто-нибудь из самых надежных его подчиненных.
Дон выздоравливал, близилось время, когда он вновь сможет стать к кормилу власти. И уж тогда, верил Санни, исход сражения должен определенно решиться в пользу семейства Корлеоне. А до тех пор он будет охранять границы семейных владений, чем заслужит уважение отца и — так как титул дона необязательно передается по наследству — подтвердит основательность своих притязаний на роль преемника империи Корлеоне.
Однако и неприятель тем временем строил планы. Он тоже тщательно изучил обстановку и пришел к выводу, что единственный способ избежать полного поражения — это убрать Санни Корлеоне. Неприятель теперь лучше разобрался в положении вещей и полагал, что с доном, который славится здравомыслием и рассудительностью, поладить будет проще. Санни снискал себе во вражеском стане ненависть своей кровожадностью — ее расценивали как варварство. И как черту, выдающую неделового человека. Никому не было расчета возвращаться к прежним временам — временам смуты и тревог…
Однажды вечером у Конни Корлеоне раздался телефонный звонок; девичий голос, не называя себя, попросил позвать Карло.
— А кто говорит? — спросила Конни.
Девица хихикнула.
— Да так, одна его знакомая. Я только хотела предупредить, пусть он сегодня не приходит. Мне нужно съездить за город.
— Ах ты, шлюха, — задохнулась Конни. — Шлюха, тварь бесстыжая! — закричала она в телефон.
В трубке щелкнуло, наступила тишина.
Карло с полудня закатился на бега и пожаловал домой поздно вечером, злой от невезенья и полупьяный — он теперь постоянно носил при себе бутылку виски. Не успел он переступить порог, как Конни накинулась на него с бранью. Карло, точно не слыша, направился принимать душ. Потом вышел, голый, растерся у нее на глазах полотенцем и принялся наводить фасон, явно куда-то собираясь.
Конни стояла подбоченясь, с белым, осунувшимся от ярости лицом.
— Зря стараешься, — сказала она. — Звонила твоя приятельница — передать, что сегодня ей неудобно. Как же у тебя, скотина, хватает наглости давать своим девкам мой телефон! Убила бы тебя, подлец, собака…
Она налетела на мужа, толкая его, царапая ногтями.
Карло отстранил ее мускулистой, согнутой в локте рукой.
— С ума не сходи, — проговорил он холодно. Но она видела, что он смешался, как если б знал, что шальная девица, с которой он крутит, и впрямь способна такое выкинуть. — Это дура какая-нибудь, смеха ради.
Конни увернулась в сторону от его руки и заехала ему по лицу, расцарапав ногтями щеку. Он с поразительным терпением лишь оттолкнул ее от себя. Она заметила, что он сделал это осторожно, считаясь, видимо, с тем, что она беременна, — и осмелела, разжигая в себе негодование. Но и возбуждаясь тоже. Скоро ей ничего будет нельзя, врач сказал, в последние два месяца — полное воздержание, но ведь они еще не наступили, а она истомилась уже от воздержания. Что не умеряло в ней жгучего желания причинить Карло физическую боль. Она пошла следом за ним в спальню. Он почему-то побаивался — видя это, Конни исполнилась презрительного торжества.
— Будешь сидеть дома, — сказала она. — Никуда не пойдешь.
— Ладно, ладно, уймись, — сказал Карло. Он был по-прежнему не одет, в одних трусах. Ему нравилось ходить по дому в таком виде, красуясь своим широкоплечим и стройным торсом, золотистой кожей. Конни глядела на него голодными глазами. Он делано засмеялся: — Пожрать-то мне дашь, по крайней мере?
Напоминание о супружеских обязанностях, во всяком случае одной из них, слегка усмирило ее. Конни отлично стряпала, переняв это умение от матери. Она обжарила телятину с перцем, поставила томиться на медленном огне и принялась делать салат. Карло тем временем растянулся на кровати, изучая программу завтрашних бегов и поминутно прикладываясь к стакану виски.
Конни зашла в спальню, остановилась в дверях, точно не решаясь приблизиться к кровати, пока не позовут.
— Иди, еда на столе, — сказала она.
— Неохота пока, — ответил он, не отрываясь от программы.
— Но еда уже на столе, — упрямо повторила Конни.
— Ну и ступай, подавись ею! — Карло допил то, что оставалось в стакане, и наклонил бутылку, наливая еще. На жену он больше не обращал внимания.
Конни вернулась на кухню, собрала полные тарелки и с размаху шваркнула о раковину. На грохот Карло выскочил из спальни. Опрятный до привередливости, он брезгливо передернулся при виде кухонных стен, заляпанных жирными шматами телятины и перца.
— Сию минуту убери, паскуда, — сказал он злобно. — А то гляди, выбью из тебя дурь, мне недолго.
— Черта с два, дожидайся. — Конни выставила вперед скрюченные пальцы, словно готовясь изодрать ногтями его обнаженную грудь.
Карло пошел назад и через минуту появился, держа в руках сложенный вдвое кожаный ремень.
— Уберешь или нет? — В его голосе слышалась неприкрытая угроза. Конни не шелохнулась, и он огрел ее два раза по тугим бокам — не очень больно, но чувствительно. Конни попятилась к кухонным шкафам у стены, рука ее скользнула в ящик и вытащила длинный хлебный нож. Она удобнее взялась за черенок.
Карло усмехнулся:
— У Корлеоне даже бабы — убийцы.
Он положил ремень на стол и подошел ближе. Конни попыталась сделать выпад вперед, но ее отяжелевшее тело двигалось неуклюже, и Карло успел увернуться от удара, с такой зловещей решимостью нацеленного ему в пах. Он с легкостью обезоружил ее и принялся неторопливо, размеренно отвешивать ей оплеухи — вполсилы, чтобы не разбить лицо в кровь. Она отступала за кухонный стол, пытаясь укрыться от пощечин, и постепенно он загнал ее в спальню. Она попыталась было вцепиться ему в руку зубами, но он, сгребя ее за волосы, задрал ей голову кверху и продолжал хлестать по щекам, пока от боли и унижения она не расплакалась, как девчонка. Тогда он пренебрежительно швырнул ее на кровать, а сам опять припал к бутылке, стоящей на тумбочке. Видно было, что он уже сильно пьян — в его посветлевших голубых глазах появился сумасшедший блеск, — и Конни сделалось по-настоящему страшно.
Карло, расставив ноги, пил из горлышка. Нагнулся и крепко ухватил жену пальцами за раздавшееся бедро. Больно, с оттяжкой ущипнул, так что она взмолилась о пощаде.
— Салом заплыла, свинья свиньей, — сказал он гадливо и вышел.
Испуганная, раздавленная, Конни лежала на кровати, не отваживаясь даже посмотреть, что делает ее муж в соседней комнате. Наконец все-таки поднялась, подошла к двери и украдкой выглянула в гостиную. Карло, распечатав новую бутылку виски, валялся на диване. Скоро его, мертвецки пьяного, сморит сон, и можно будет тихонько пробраться на кухню и позвонить своим в Лонг-Бич. Сказать матери, чтобы прислала за ней кого-нибудь. Лишь бы только Санни не подошел к телефону, самое лучшее — если мать или Том Хейген.
Было почти десять вечера, когда на кухне у дона Корлеоне зазвонил телефон. Подошел один из телохранителей, услужливо передал трубку миссис Корлеоне. Однако понять, что хочет сказать ее дочь, оказалось почти невозможно — Конни, близкая к истерике, старалась при этом говорить шепотом, чтобы не слышал муж в соседней комнате. Исхлестанное лицо ее отекло, распухшие губы выговаривали слова невнятно. Миссис Корлеоне подала телохранителю знак, чтобы он позвал Санни, сидевшего с Томом Хейгеном в гостиной.
Санни пришел и взял у матери трубку:
— Да, Конни, слушаю.
