Вито наблюдал за происходящим спокойно, с таким ощущением, что его это не касается.

Случилось так, что на Фануччи напали однажды трое молодых ребят и располосовали ему горло от уха до уха; убить не убили — рана оказалась неглубокой, — но нагнали страху, да и крови выпустили порядочно. Вито видел, как удирает Фануччи от своих карателей, алея серпообразным порезом. Одна подробность запомнилась навсегда: Фануччи подставил под свой подбородок кремовую шляпу, ловя в нее на бегу кровь, стекающую из раны. То ли испачкать костюм боялся, то ли оставить на нем кровавый след своего конфуза.

Но вышло так, что это нападение сыграло Фануччи на руку. Его не собирались убивать, те трое крутых ребят просто вздумали проучить его и положить конец вымогательству. Зато Фануччи повел себя как убийца. Недели через две того, чья рука нанесла ему удар ножом, нашли застреленным; двух других Фануччи, получив от их родителей отступного, согласился не трогать. После этого случая поборы возросли, а владельцы подпольных игорных домов были вынуждены принимать Фануччи в долю. И по-прежнему Вито Корлеоне держался в стороне от событий. Услышал — и тотчас выкинул из головы.

В годы Первой мировой войны, когда с ввозом оливкового масла стало туго, Фануччи вошел компаньоном в бакалейное дело Аббандандо, снабжая лавку не только оливковым маслом, но также итальянской салями, сырами различных сортов, ветчиной. Очень скоро он пристроил в лавку своего племянника, и Вито Корлеоне оказался без работы.

К тому времени у него успел родиться второй сын, Фредерико, и Вито приходилось кормить четыре рта. До сих пор это был степенный, очень уравновешенный молодой человек, предпочитающий держать свои мысли при себе. Сын владельца магазина, Дженко Аббандандо, был его закадычным другом, и Вито, неожиданно для него и для себя, укорил его за поступок отца. Сгорая со стыда, Дженко поклялся, что Вито, во всяком случае, не будет знать забот о пропитании. Он обеспечит друга всем необходимым, таская ему продукты из лавки. Вито сурово осадил его — позор, когда сын обкрадывает отца.

Но теперь в нем пробудился холодный гнев на грозного Фануччи. Вито ничем не выдавал себя — он выжидал. Несколько месяцев он проработал на железной дороге — потом война кончилась, сократился спрос на рабочие руки, пришлось перебиваться поденщиной. Десятники попадались большей частью либо из местных, коренных, либо из ирландцев и крыли чернорабочих на чем свет стоит — Вито неизменно сносил ругань с каменным лицом, как если бы не понимал ни слова, а между тем он понимал английский отлично, хоть и коряво выговаривал слова.

Как-то вечером, когда Вито с домашними сидел за ужином, послышался стук в окно, выходящее на узкий, как колодец, дворик между их домом и соседним. Вито отдернул занавеску и с удивлением увидел, что из окна напротив высунулся парень с их улицы, Питер Клеменца. Он протягивал какой-то предмет, завернутый в белую тряпку.

— Слушай, земляк, — сказал Клеменца. — Подержи вот это у себя, я после заберу. На, возьми.

Вито машинально перегнулся над пустым пространством и принял сверток. Лицо у Клеменцы было напряженное, тревожное. С ним явно что-то стряслось, и неосознанное побуждение толкнуло Вито ему на помощь. У себя на кухне он развернул сверток — под белой, перепачканной маслом тканью лежали пять пистолетов. Вито убрал их в платяной шкаф при спальне и стал ждать, что будет дальше. Он узнал, что Клеменцу забрали в полицию. Наверно, когда он передавал оружие, к нему уже ломились в дверь.

Вито не заикнулся о случившемся ни одной живой душе, его жена, из страха, как бы мужа не посадили, не смела проронить об этом ни звука, даже когда выходила посудачить с соседками. Через два дня Питер Клеменца вновь появился на улице и как бы между прочим спросил у Вито:

— Мой товар еще у тебя?

Вито кивнул. Он всегда был скуп на слова. Клеменца зашел к нему домой, и Вито, налив ему стакан вина, полез в шкаф за свертком.

Клеменца пил вино, толстощекое лицо его было добродушно, но глаза цепко следили за каждым движением соседа.

— Разворачивал посмотреть?

Вито безразлично покачал головой:

— Не имею привычки соваться не в свои дела.

В тот вечер они допоздна просидели вдвоем, потягивая вино. Они пришлись по душе друг другу. Клеменца был прирожденный рассказчик — Вито Корлеоне умел слушать. Они стали приятелями.

Немного спустя Клеменца осведомился у жены Вито Корлеоне, не желает ли она постелить на полу в общей комнате красивый ковер. И позвал Вито помочь ему донести подарок.

Они пришли к внушительному жилому дому с беломраморным портиком. Клеменца открыл входную дверь своим ключом и впустил Вито в шикарную квартиру.

— Стань к той стене и подсоби скатать, — проворчал Клеменца.

Ковер оказался богатый — глубокого красного цвета и чистошерстяной. Вито Корлеоне никак не ждал от Клеменцы столь щедрого подношения. Они скатали ковер рулоном — Клеменца взялся за один конец, Вито за другой, — взвалили рулон на плечи и двинулись с ним к выходу.

В эту минуту снизу позвонили. Клеменца мгновенно скинул с плеча ковер и подошел к окну. Он отвел самый краешек портьеры, выглянул в щель и, отпрянув назад, вытащил откуда-то из-под пиджака револьвер. Только тогда ошеломленный Вито Корлеоне сообразил, что они влезли в чужую квартиру и совершают кражу.

Снова прозвенел звонок. Вито придвинулся ближе к Клеменце — посмотреть, что происходит. У парадной двери стоял человек в полицейском мундире. Они увидели, как он напоследок еще раз нажал на кнопку дверного звонка, повел плечами, спустился с мраморного крыльца и зашагал прочь.

Клеменца удовлетворенно перевел дух.

— Айда, двигаем, — буркнул он, берясь за конец рулона. Вито поднял другой конец.

Полицейский едва только свернул за угол, когда они, с ковром на плечах, протиснулись в тяжелую дубовую дверь и вышли на улицу. Через полчаса они уже перекраивали ковер — он не умещался в общей комнате Вито Корлеоне. Остатка как раз хватило на спальню. У Клеменцы всякая работа кипела в руках, а в карманах его широченного, обвисшего складками пиджака — он уже смолоду любил носить просторную одежду, хотя и не успел еще сильно раздобреть, — нашелся нужный для раскройки инструмент.

Время шло, но легче не становилось. Нарядным ковром семью не накормишь. Работы не было, а значит, жене и детишкам Вито Корлеоне оставалось одно: пухнуть с голоду. Вито ломал голову, не зная, что придумать, а пока принял раз-другой от Дженко, закадычного дружка, пакеты с продуктами… И вот наступил день, когда с ним затеяли разговор Клеменца и Тессио, тоже паренек с их улицы, товарищ Клеменцы и одного с ним поля ягода. Эти двое одобряли Вито, его умение держаться — и они знали, что он в отчаянном положении. Они предложили ему войти в их шайку, которая занималась налетами на грузовые машины, забиравшие с фабрики на Тридцать первой улице шелковые платья. Практически не рискуя. Водители, люди разумные, работящие, при виде оружия безропотно, как агнцы, вытряхивались на тротуар, и налетчики уводили грузовик разгружаться у ворот дружественного склада. Товар в основном сбывали оптовику- итальянцу, часть добычи расходилась из двери в дверь по итальянским кварталам — на Артур-авеню в Бронксе, в районе Челси на Манхаттане, — по семьям итальянских бедняков, где рады случаю купить по дешевке красивый наряд, какой им никогда бы не приобрести для своей дочери законным порядком. Вито был нужен Клеменце и Тессио как шофер: они знали, что, работая в лавке Аббандандо, он развозил по домам покупки на автофургоне. В 1919 году умелые шоферы были еще наперечет.

Скрепя сердце, вопреки голосу рассудка Вито Корлеоне согласился. Решающим доводом послужило то, что после участия в налете его доля составит самое малое тысячу долларов. Его молодые сообщники действовали, на его взгляд, сгоряча, готовились непродуманно, распоряжались добычей как придется. Весь их подход к делу был, по его понятиям, чересчур легко мысленным. Впрочем, он находил, что они все же стоящие, основательные ребята. От Питера Клеменцы, уже дородного, крупного, исходила надежность, внушал доверие и сухощавый, замкнутый Тессио.

Налет прошел без сучка без задоринки. Вито, к собственному изумлению, ничуть не оробел, когда сообщники, выхватив оружие, заставили водителя вылезти из груженной шелком машины. Приятно поразило его и хладнокровие Клеменцы и Тессио. Они спокойно подтрунивали над шофером, обещая, что, если он будет вести себя смирно, его жене, возможно, тоже перепадут два-три платья. Самому сбывать платья Вито счел неразумным — он отнес свою долю товара скупщику краденого и выручил за все оптом только семьсот