– Рад тебя снова видеть, Уолтер!

– Спасибо, что нашел мне работу и оформил бумаги, – сказал Моска.

– Чепуха! – ответил Эдди Кэссин. – Мне стоило приложить немного усилий, чтобы добиться возвращения хотя бы одного из нашей команды.

Ты же помнишь еще старые деньки, Уолтер?

Он подхватил один из чемоданов, Моска взял второй чемодан и голубую спортивную сумку, и они пошли по эстакаде.

– Сейчас мы поедем ко мне в управление, пропустим по стаканчику, и я тебя кое с кем познакомлю, – сказал Эдди Кэссин. Свободной рукой он похлопал Моску по плечу и произнес своим обычным голосом:

– Знаешь, сукин ты сын, я так рад тебя видеть!

И Моска почувствовал то, что ему так и не удалось почувствовать, когда он вернулся к себе домой, – настоящее ощущение прибытия, долгожданного достижения конечного пункта путешествия.

Они прошли вдоль забора из колючей проволоки к небольшому кирпичному зданию, которое располагалось чуть поодаль от стальных ангаров базы.

– Здесь я царь и бог, – сказал Эдди. – Управление гражданского персонала, а я – заместитель начальника управления, который все время в разъездах. Пятьсот фрицев считают меня господом богом, а сто пятьдесят из них – женщины.

Неплохая жизнь, а, Уолтер?

Дом был одноэтажный. В просторном предбаннике взад-вперед сновали немецкие служащие, а толпа безработных немцев терпеливо дожидалась собеседования для приема на работу механиками на автобазу, посудомойками в солдатские столовые, продавцами в армейские магазины. Здесь были мужчины с печальными лицами, пожилые женщины, молодые парни и очень много девушек, среди которых попадались хорошенькие. Они проводили Эдди взглядами.

Эдди открыл дверь кабинета. В кабинете стояли два стола впритык, так что их владельцы могли смотреть друг другу прямо в глаза. Один стол был совсем чистый, если не считать бело-зеленой таблички с надписью: «Лейт. Э. Форте. Упр. гражд. перс.» – и аккуратной стопки бумаг на подпись.

На другом столе возвышались два переполненных корытца для бумаг. В ворохе бумаг, наваленных на столе, едва виднелась табличка: «М-р Э. Кэссин, зам. нач. Упр. Гражд. перс.». В углу кабинета находился стол, за которым сидела высокая страшная девица и печатала на машинке. Она оторвалась от работы и сказала:

– Здравствуйте, мистер Кэссин. Звонил полковник, он просил вас перезвонить.

Эдди подмигнул Моске и начал крутить диск.

Пока он разговаривал, Моска закурил и стал ходить по кабинету, пытаясь заставить себя не думать о Гелле и не спуская глаз с Эдди. Эдди совсем не изменился, подумал он. Рот чувственный, как у девушки, а нос длинный и величественный, губы упрямо сжаты, форма нижней челюсти выдавала решительность и упрямство. В глазах таилось нечто похотливое, а седина обильной шевелюры, казалось, придавала его коже смугловатый оттенок. Все же он производил впечатление юноши, и его открытое, приветливое лицо имело почти наивное выражение. Но Моска знал, что, когда Эдди Кэссин напивается, его чувственный, изящно вырезанный рот уродливо кривится, лицо становится серым, старым и злобным. И поскольку злобность Эдди Кэссина была чисто внешней и бессильной и мужчины, в том числе и Моска, только смеялись над ним, эта злобность, проявлявшаяся в словах и поступках, обычно изливалась на женщин, которые в тот момент находились рядом с ним. Он давно сформировал свое мнение об Эдди Кэссине: подонок в обращении с женщинами и мерзкий пьяница, но вообще-то действительно отличный парень, который для друга сделает все, что угодно. И Эдди хватило ума не приставать к Гелле. Моске захотелось спросить у Эдди, не видел ли он Геллу, не знает ли он, что с ней, но он все никак не мог собраться с духом.

Эдди Кэссин положил трубку и выдвинул ящик письменного стола. Он достал бутылку джина и жестянку грейпфрутового сока. Повернувшись к машинистке, он сказал:

– Ингеборг, сходи помой стаканы.

Она взяла «стаканы» – пустые стаканчики из-под плавленого сыра – и вышла из кабинета. Эдди Кэссин подошел к двери, которая вела в соседнюю комнату.

– Пошли, Уолтер, я хочу тебя представить моим друзьям.

В соседнем кабинете у стола стоял невысокий, плотный, с одутловатым лицом мужчина в таком же, как у Эдди, мундире защитного цвета. Он упирался ногой в сиденье стула, чуть подавшись вперед, так, что его живот покоился на бедре. В руках он держал анкету для устраивающихся на работу.

Перед ним, вытянувшись по стойке «смирно», стоял приземистый толстый немец с неизменной серо- зеленой вермахтовской шапкой под мышкой. У окна сидел долговязый американец в гражданском с длинным лицом и небольшим квадратным, плотно сжатым ртом, в котором угадывалась упрямая сила. Чем-то он смахивал на молодого фермера.

– Вольф, – обратился Эдди к толстяку, – познакомься, это мой старый приятель Уолтер Моска. Уолтер, Вольф – сотрудник отдела безопасности. Он проводит собеседование с фрицами перед тем, как их допускают к работе на базе.

Эдди подождал, пока они обменяются рукопожатием, и продолжал:

– А этот парень у окна – Гордон Миддлтон.

У него нет определенной должности, так что он помогает нам чем может. Полковник все хочет от него избавиться, поэтому ему ничего и не пору-, чают.

Миддлтон не встал со стула, чтобы поприветствовать вошедшего, и Моска просто кивнул ему, а тот в ответ вытянул свою длинную руку и неуклюже, как огородное пугало, помахал ею в воздухе.

Вольф указал пальцем на дверь и сказал все еще стоящему навытяжку немцу, чтобы тот подождал в коридоре. Немец щелкнул каблуками, кивнул и поспешно удалился. Вольф рассмеялся и с презрительной гримасой бросил анкету на стол.

– В партии не состоял, в СА не служил, в гитлерюгенд не был. Черт возьми, увидеть бы хоть одного живого наци!

Все захохотали. Эдди закивал:

– Да, они все повторяют одно и то же. Вольф, вот Уолтер, который придется тебе по душе. Он был беспощаден к фрицам, когда мы с ним работали в военной администрации.

– Да-а? – Вольф поднял кустистые брови. – Так и надо с ними!

– Во-во! – сказал Эдди. – У нас там вечно возникали проблемы. Фрицы должны были доставлять уголь во все учреждения оккупированной территории, но, когда надо было развозить уголь в лагеря с еврейскими беженцами в Гроне, у них сразу то грузовики ломались, то немец-администратор говорил, что, мол, весь уголь кончился. Но этот парень быстро справился с трудностями.

– Рад слышать, – сказал Вольф. У него была приятная, даже обаятельная, если не сказать масленая манера разговаривать, и он постоянно кивал головой, словно уверял собеседника в своем полнейшем к нему расположении.

Ингеборг принесла стаканы, бутылку и банку грейпфрутового сока. Эдди наполнил четыре стакана, но в один не стал наливать джин. Этот стакан он передал Гордону Миддлтону.

– Единственный человек в оккупационной миссии, который не пьет, не играет в карты и не бегает за девками. Вот почему полковник хочет от него избавиться. Он производит плохое впечатление на фрицев.

– Так что там случилось? – произнес Гордон.

В его низком, с сильным южным акцентом голосе прозвучал упрек – но вежливый, невозмутимый.

– Значит, так, – сказал Эдди. – Моске пришлось каждую субботу ездить в лагеря еврейских беженцев и следить, чтобы уголь туда доставлялся.

Но однажды в субботу он где-то застрял, и грузовики отправились без него. И что же – угля нет!

Тут он просто взбесился. Это нельзя забыть. Я отвез его к тому месту, где грузовики вдруг сломались, и он сказал шоферам краткую речь…

Моска сидел за столом и курил сигару, нервно выпуская клубы дыма. Он вспомнил тот случай и знал, как Эдди сейчас изобразит все дело. Выставит его в виде свирепого головореза, а ведь все совсем не так было. Он сказал тогда водителям, что, если они не хотят возить уголь, он поможет им уволиться. Но если они хотят работать, то им лучше доставить весь этот уголь в лагеря, даже если им придется волочь его на