Это чтение находим как раз в том месте Сказания, которое испытало вторичное влияние «Задонщины.[Кстати сказать, нет и в сохранившихся списках Задонщины глагола «треснули» (копья харалужные), который находим в Печатной группе Сказания и Псковской летописи (о ней см. в следующей главе). Этот глагол, как и предлог «сквозе», возможно, читался в Сказании или в Задонщине, которыми пользовался автор Слова.] Неясно, имелось ли оно в источнике данной версии Сказания (Задонщине) или появилось под пером компилятора. Если стоять на точке зрения первичности Слова о полку Игореве, то придется доказывать, что обнаруженные Н. С. Демковой совпадения с поздними списками Распространенной редакции Сказания читались в архетипе этого памятника (или Задонщины), или обосновать возможность вторичного влияния Слова еще на две версии Сказания.
Сама Н. С. Демкова в предлоге «сквозе» видит следы протографа Задонщины.[Демкова. Заимствования из «Задонщины». С. 470.] Но почему этого слова нет во всех сохранившихся списках памятника, остается неясным.
Характер текстологической близости Слова к Сказанию типа F.IV, № 231 исключает возможность влияния Игоревой песни на этот вариант Сказания.[Н. С. Демкова считает, что Слово влияло на Сказание и через Задонщину (в более первоначальном варианте, чем по спискам, в которых она сохранилась), и непосредственно «в виде цитат», как, например, в случае с «хулой и хвалой» (Демкова. Заимствования из «Задонщины». С. 476). О влиянии Слова на позднейшие варианты Сказания пишет и Л. А. Дмитриев (Дмитриев. Вставки из «Задонщины». С. 434–438).] Ведь речь идет о мельчайших текстологических нюансах («вержется» Сказания и «връжеса» Слова, в отличие от «връжено» Задонщины; «хула» и «хвала», в отличие от «славы» и «хулы» Задонщины; то же и в случаях, когда нет черт близости Сказания и к Задонщине). Они не могли быть внесены под воздействием мотивов Слова о полку Игореве без следов какой-либо более значительной общности.
Л. А. Дмитриев, обратив внимание на то, что в списке Уварова, № 802 два места, близких к Слову (о хуле и хвале и о брешущих лисицах), находятся в песенно-эпических вставках, говорит «о непосредственной связи этих мест со Словом о полку Игореве».[Дмитриев. Вставки из «Задонщины». С. 435–438.] С этим согласиться нельзя. Ведь фраза о «хуле» и «хвале» встречается не только в списках Сказания Основной редакции (Уварова, № 802, F.IV, № 231), но и Распространенной (Тихонравова, № 230 и 237, Оболенского, № 71), причем вне эпического контекста. Поэтому она не могла попасть в Сказание вместе с эпической традицией.
Н. С. Демкова полагает, что фрагмент с хулой был «использован в „Сказании“ на раннем этапе жизни текста, когда Основная и Распространенная редакции еще не разошлись».[Демкова. Заимствования из «Задонщины». С. 476.] Это — чистая декларация, не подкрепленная текстологическим анализом соотношения между обеими редакциями Сказания. Но так как в интересующем нас месте речь идет даже не о взаимосвязи редакций в целом, а их отдельных изводах, то гораздо правдоподобнее будет считать, что один из поздних изводов Основной редакции повлиял на один из изводов Распространенной. Обработку же фраз о хуле и лисице, следовательно, вполне можно отнести за счет самого составителя эпических мест архетипа списков Уварова, № 802 и сходных, а не возводить непосредственно к Слову о полку Игореве.
Еще более проблематично объяснение Л. А. Дмитриевым других черт близости Слова и отдельных списков Сказания. По его мнению, некоторые переписчики Сказания, сталкиваясь с заимствованиями из Задонщины, «вспоминали соответствующие места из „Слова“ и на основе этих припоминаний, не обращаясь к письменному тексту, вносили изменения в переписываемый текст, которые приближали отдельные чтения к „Слову о полку Игореве“».[Дмитриев. Вставки из «Задонщины». С. 434.] Каким же уровнем ассоциативного мышления нужно было обладать в XVI–XVII вв., чтобы выискивать в Сказании фрагменты Задонщины, да еще близкие к Слову, и править их по памяти, зная, очевидно, Слово, как «Отче наш»! Никаких доказательств существования подобных приемов работы переписчиков Сказания Л. А. Дмитриев, разумеется, привести не мог.
Но допустим, что Слово влияло на позднейшую версию Сказания. Тогда сразу же придется предположить, что Игорева песнь была наряду с этим и источником архетипа Сказания, ибо сходство со Словом есть уже и в Основной редакции памятника. Далее, отмеченная выше манера использования источников не свойственна автору Сказания по списку Уварова, № 802 и сходным. Придется также допустить бытование Слова о полку Игореве в XVI–XVII вв., а следов этого у нас нет. Наконец, тот факт, что в Слове есть несомненные черты близости к Ипатьевской летописи, а именно в поздних списках ее и находится версия Сказания по списку Уварова, № 802, их придется объявить случайным совпадением. Не слишком ли много натяжек нужно сделать, чтобы сохранить гипотезу о древнем происхождении Слова о полку Игореве? Зато использование трех-четырех отрывков из Сказания одной из поздних версий (сохранившейся в сборнике с Ипатьевской летописью, близкой к Сказанию) в Слове о полку Игореве не может показаться неожиданным — такова же манера работы автора Игоревой песни и с другими источниками.
Извод Ипатьевской летописи со Сказанием о Мамаевом побоище, возникший не позже середины XVII в. (дата списка Яроцкого), основан на варианте, представленном Хлебниковским списком. Следовательно, Слово, если признать обоснованным предположение о знакомстве его автора с этим изводом летописи, не могло возникнуть ранее XVI–XVII вв.
Исторические сведения Слова о полку Игореве кроме Ипатьевской летописи имеют еще один источник — Кенигсбергскую летопись (издана в 1767 г.).[Точнее, речь идет о тексте, общем для Лаврентьевской и Кенигсбергской летописей. Текстологические данные не дают оснований для предпочтения какого-либо его списка. О причинах, почему мы считаем более вероятным использование автором Слова издания 1767 г., будет сказано в главе VI.] К ней восходят несколько текстов Слова. Во-первых, упоминание о походе князя Всеволода и Глебовичей на Волгу в 1184 г.[ «Иде князь Всеволод на болгары… со Глебовичи Рязанскими» («Библиотека…». С. 272).] Об участии в походе Всеволода «Глебовичей» Ипатьевская летопись не знает. Во-вторых, воспоминания Ярославны о «безводной жажде»[ «Изнемогли бо бяху безводьем» («Библиотека…». С. 277); ср. «тугою имъ тули затче» (Слово) с «сами во зной и в тузе» (летопись).] воинов Игоря, навеянное «безводьем», которым, по словам летописи, «изнемогли» участники похода. Возможно, и фраза «древо не бологомъ листвие срони» Слова[Речь, конечно, идет не о том, что автор Слова знал «о сроках листопада 1185 года» (Рыбаков, Кузьмина, Филин. Старые мысли. С. 156), а о том, что всякий наблюдательный человек может засуху связать с листопадом.] также навеяна сообщением Кенигсбергской летописи о засухе. Рассказ о листопаде является в Слове как бы присказкой к тому, что половцы «по Рсии, по Сули гради под?лиша». Однако о захвате половцами городов по Суле говорится только в Кенигсбергской летописи, т. е. там же, где есть сведения о «жаре». Это также говорит в пользу того предположения, что Кенигсбергская летопись была источником Слова.
По Кенигсбергской летописи, битва продолжалась 3 дня («бишася 3 дни стрелци», «по 3 дни бо не пустили бяху их к воде»). Это перекликается со Словом («третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы»). По Ипатьевской летописи, трагическое сражение продолжалось всего два дня. Это, очевидно, и верно. Кенигсбергская (Лаврентьевская) версия ошибочна.[Рыбаков. «Слово» и современники. С. 252.] Ее появление Б. А. Рыбаков склонен объяснять тем, что составитель этой версии знал Слово о полку Игореве и неверно понял замечание о трех днях, в котором слито два сражения. Но никаких данных об использовании в Кенигсбергской летописи Игоревой песни у нас нет. Поэтому или в данном случае перед нами след воздействия летописи на Слово, или автор Слова синтезировал Ипатьевскую версию о двух сражениях.
Два текста: «по Рсии, по Сули гради под?лиша» и «Уже бо Сула не течеть сребреными струями къ граду Переяславлю» тесно связаны между собою. Если брать конкретно — географически, то в последнем случае допущена ошибка: Сула никогда не текла к Переяславлю. Но дело, конечно, не в этом. В Кенигсбергской летописи рассказывается, что после разгрома Игоря половцы «гнаша отай к Переяславлю и взяша все городы по Суле» (третий мотив).[ «Библиотека…». С. 278.]
В-четвертых, рассказ о «Ярославлих» (принимаю конъектуру Д. С. Лихачева)[Лихачев. Исторический и политический кругозор. С. 15–16; Рыбаков. «Слово» и современники. С. 86–87. {См. также: Творогов О. В. «Ярославли внуки»//Энциклопедия. Т. 5. С. 293–295.}] и «Всеславлих» внуках, соответствующий летописному преданию (записанному под 1128 г.) о взятии меча «Рогволожими внуками противу Ярославлим внуком».[ «Оттоле мечь возимают Рогволожи внуцы противу Ярославлим внуком» («Библиотека…». С. 186).] «Рогволодовы» внуки в Слове превращаются во внуков эпического князя Всеслава, а «Ярославли» внуки остаются. Тема о мечах трижды варьируется в данном контексте Слова в связи с полоцкими князьями, причем в сходных выражениях («Приими мечь сей, понзи… поверг мечь свой», ср. в Слове: «уже понизить
