латинский язык, знал немецкий и греческий, а позднее читал проповедь по-польски.[Черниговский обл. архив, ф. 679, on. 1, ед. хр. 942; Ярославские епархиальные ведомости. 1892. № 35. С. 551; Лукьянов В. В. Первый владелец рукописи… С. 43.] Украинский, белорусский и русский языки для него составляли родную языковую среду, в которой он провел все свои годы.

Иоиль мог быть знаком с отдельными восточными словами турецкого происхождения, потому что жил на Украине, где они были очень распространены.

Нам уже приходилось обращать внимание на черты польского, украинского и белорусского языков, на наличие ориентализмов в Слове о полку Игореве. Конечно, можно допустить, что в XII в. существовал странствующий галицкий певец, побывавший в Польше и в Полоцко-Минской земле, воспринявший элементы лексики языкового строя разных народностей. В таком случае пришлось бы говорить о механическом смешении в его языке диалектных особенностей, которые позднее вошли в состав белорусского и украинского языков. Есть и другая возможность. Могло случиться так, что промежуточные списки Слова бытовали на Украине и в Белоруссии, что наложило на язык памятника соответствующий отпечаток. Но это допущение невозможно принять не только потому, что лексические особенности Слова срослись с его текстом (например, «свычая и обычая» Глебовны, «на ниче ся годины обратиша»), но и потому, что они соответствуют связи памятника с украинским и белорусским фольклором. А это уже говорит об органичности элементов белорусского и украинского языков в Слове. Но все это легко объясняется в том случае, если мы признаем, что автором Слова был Иван Быковский, судьба которого переплеталась с судьбами всех трех братских славянских народов, входивших в состав России.

В заключительной части Слова рассказывается о том, как «Игорь ?детъ по Боричеву къ свят?й Богородици Пирогощей». Оба урочища упоминаются в Ипатьевской летописи. Автор Слова знал топографию Киева, ибо действительно, спускаясь по Боричеву увозу (какое из двух месторасположений этого увоза ни принимать[Бліфельд Д. До питання про Боричів узвіз стародавнього Киева//Археологія. Київ, 1948. Т. 2. С. 130–144.]), можно было попасть к церкви Успенья Богородицы («Пирогощей»).[Каррер М. К Древний Киев. М.; Л., 1961. Т. 2. С. 438. О «Пирогощей» см. также: П. Л[ебе-()инце]в. Еще одна из древнейших церквей в Киеве // Киевская старина. 1887. № 12. С. 779–782; Антонии. Киево-Подольская Успенская соборная церковь. Киев, 1891; Малмшевский Н. О церкви и иконе св. Богородицы под названием «Пирогощи», упоминаемых в летописях и Слове о полку Игореве // Чтения в историческом обществе Нестора Летописца. Киев, 1891. Кн. 5. С. 113–133; Завитневич 3. 3. К вопросу о происхождении названия и месторасположении церкви св. Богородицы Пирогощей // Труды Киевской духовной академии. 1891. № 1. С. 156–164. {См. также: Белоброва О. А., Творогов О. В. Пирогощая //Энциклопедия. Т. 4. С. 105–107.}] Правда, остается непонятным, почему в Киеве, где была Святая София и другие соборы, Игорь остановил свое внимание на церкви Богородицы. Она в XII в. не была сколько-нибудь знаменита и с 30-х гг. исчезла вовсе со страниц летописей. Для того чтобы объяснить появление Пирогощи в Слове, Д. С. Лихачеву приходится прибегать к целой серии допущений и догадок. Игорь якобы едет в Киев, чтобы «выполнить свой обет Богоматери Пирогощей, данный им в плену» (ни в летописи, ни в Слове об этом не говорится). В Киев понадобилось ему ехать, так как, «по-видимому, ни в Чернигове, ни в Новгороде-Северском не был развит специальный богородичный культ, связанный с защитой от врагов этих городов» (новое допущение). Наконец, выбор самого храма (Пирогоща) объяснялся тем, что Игорь не был киевским князем и не мог ехать «в патрональные храмы Киева» (Софию, Богородицу Десятинную).[Лихачев Д. С. «Пирогощая» «Слова о полку Игореве» II Лихачев. «Слово» и культура. С. 227–228.] Еще одно умозорительное построение.

Все становится понятным, если мы допустим, что предполагаемый нами автор Игоревой песни хорошо знал Киев второй половины XVIII в. Ведь с 1750 по 1786 г. Успенская церковь в Киеве была соборной, а в 1770–1772 гг. заново отремонтирована после повреждений, причиненных ей пожаром 1717 г.[Антонин. Киево-Подольская Успенская соборная церковь. С. 17–28.] Находилась она на Подоле по соседству с Киевской духовной академией. Так «Пирогоща» Слова ведет нас к Киеву XVIII в., где в Академии до 1758 г. учился и преподавал Иван (Иоиль) Быковский.[Б. А. Рыбаков пишет, что, когда князья въезжали в Киев, они прежде всего отправлялись на поклонение храму св. Софии, а не какому-либо другому. По его мнению, упоминание Пирогощей, расположенной на Подоле, может означать только то, что Игорь уезжал из Киева, двигаясь «по Боричеву». Храм этот удостоился упоминания потому, что на 15 августа (когда, по расчетам Б. А. Рыбакова, Игорь должен был покидать Киев, возвращаясь в Северскую землю) приходится престольный праздник Успения Богородицы (Рыбаков. «Слово» и современники. С. 276–277).]

Еще в декабре 1757 г. Елизавета послала распоряжение киевскому митрополиту Арсению подыскать «доброжительного и ученого человека» для занятия вакантной должности дьякона в сухопутном шляхетском корпусе в Петербурге.[ЦГВИА, ф. 314, д. 2905, л. 7 об.] Поиски затянулись. В феврале в корпус был определен Иван Быковский, но указ о его назначении был издан только в июне 1758 г.[ЦГВИА, ф. 314, д. 2905, л. 15; Акты и документы… Т. 2. С. 212.]

Перед тем как покинуть стены Киевской академии, он в 1757 г. постригся и получил монашеское имя — Иоиль.[Акты и документы… Т. 2. С. 63.] Вскоре после этого (в сентябре 1757 г.) он стал наставником и преподавателем в школе аналогии.[Акты и документы… Т. 2. С. 203. Сохранились краткие характеристики студентов Академии, дававшиеся Иоилем как наставником школы аналогии в 1757/58 учебном году (ЦНБ АН Украины, отд. рукоп., Муз. № 1003, л. 581 об. — 584).] По определению Киевской духовной консистории от 23 февраля 1758 г. Иоиль был переведен в шляхетский кадетский корпус в Петербурге.[Акты и документы… Т. 2. С. 212.] Память о своем пребывании в Академии он сохранил на долгие годы.[В 1782 г. он подарил в библиотеку Академии рукописную книгу, содержащую «Беседы Евангельские» с надписью: «Hunc librum applicavit bibliothecae Academiae Kijoviensis illustrissimus abbas nec non magnificus Seminarii Jaroslaviensis Rector loel Bycowski anno 1782, mense januar. 18 die» (Петров H. Описание… Вып. 1. № 34, J.1.123.23).]

С июня 1758 г. по декабрь 1765 г. Быковский преподавал в сухопутном шляхетском корпусе в Петербурге и в Академии художеств. Здесь он был дьяконом, а с 1760 г. священником, преподавателем закона Божия.[Азбучный указатель имен русских деятелей для составления «Биографического словаря». 4. 1. А — Л //Сб. РИО. СПб., 1887. Т. 60. С. 329; Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Чернигов, 1873. Т. 2. С. 105. См. дело 28 апреля—4 октября 1758 г. О выдаче дополнительного жалованья иеродиакону Иоилю (ЦГИА, ф. 796, оп. 29, 1758, ед. хр. 257, л. 47–49 об.); см. список всем корпусным чинам 1761 г. с записью «священник Иоиль Быковский, ноября, 2 дня 1760 г.» (ЦГВИА, ф 314, ед. хр. 3131, л. 2 об.), т. е. со 2 ноября 1760 г. он стал священником. 9 июля 1763 г. иеромонах Иоиль отправил донесение в сухопутный корпус о предоставлении квартиры церковным старосте и дьячкам «поблизости к церкви» (ЦГВИА, ф. 314, ед. хр. 3205, л. 9). См. также донесение Иоиля с просьбой разрешить напечатать первую часть катехизиса при шляхетском корпусе (Одинцов Р. К вопросу о сочинении и издании учительных книг в XVIII столетии//Христианское чтение. 1905. Август. С. 185). См. также: Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Казань, 1914. Т. 1. С. 776. См. выдачу денег в Академии художеств в 1763 г. «толкователю катехизиса иеромонаху Иоилю» (ЦГИА, ф. 789, оп. 15, ед. хр. 10, л. 65).] В Петербурге Иоиль попал в блестящую среду передовых мыслителей, причем со многими из них он был знаком еще ранее. 28 июня 1762 г. в результате дворцового переворота к власти пришла Екатерина II. Началась кратковременная пора заигрывания императрицы с передовыми представителями дворянства. Идеи просвещения получили в этих кругах широкое распространение. Сухопутный, морской и артиллерийский кадетские корпуса в это время, как установил М. М. Штранге, являлись видными центрами распространения просветительских идей. Они готовили не только военных специалистов, а были своего рода дворянскими университетами. Их преподаватели входили в среду разночинной интеллигенции, которая сыграла значительную роль в развитии передовой идеологии.[Штранге М. М. Демократическая интеллигенция России в XVIII веке. М., 1965. С. 76 и след.]

Среди преподавателей сухопутного корпуса в это время были «киевляне» — писатель А. С. Сулима (1737–1818), автор устава корпуса и других памятников, проникнутых просветительскими идеями, а также В. Т. Золотницкий (родился в 1741 г.).[Акты и документы… Отд. 2. Т. 2. С. 439. В 1764 г. В. Золотницкий издал «Новые нравоучительные басни» и «Сокращение естественного права» (Русский биографический словарь. Пг., 1916. (Т. 7). С. 441). А. С. Сулима в корпусе был с 1753 г. сначала кадетом, а с 1759 г. — преподавателем. В 1763–1764 гг. он издал перевод «Истории о виконте Тюренне». Он составил вторую и третью части учреждения Московского воспитательного дома (Русский биографический словарь. СПб., 1912. (Т. 20). С. 141–142). Подробнее см.: Штранге М. М. Демократическая интеллигенция… С. 102, 282–283] В том же корпусе преподавал с 1761 г. итальянский язык Ф. Эмин, вернувшийся в Россию после зарубежных