– А я всего-навсего хотела сказать, что взрослые люди зарабатывают деньги и вносят свой вклад, пусть небольшой, то есть встают по утрам пораньше, то есть я хочу сказать, в этом городе, наверное, тысяча детей, и что-то никто из них не гуляет в парке но ночам.

Вот так, тихо и с любовью, она спускает меня с поводка и доводит до той точки, за которой ты начинаешь смотреть на себя и слышать себя вроде как немного со стороны и понимать при этом, что вот сейчас это как бы не совсем твое тело начнет совершать как бы не совсем свойственные тебе поступки.

– Да? – говорю я. – Да? Тогда у меня для тебя кое- какие новости, с пылу с жару!

– Что такое?

– Я даже и говорить тебе не хотел, пока, но если ты вот так со мной – я уже говорил с мистером Лассином насчет работы, поняла?

– Да? И когда ты приступаешь?

По губам у нее пробегает тень улыбки. Она прекрасно отдает себе отчет в том, что я сейчас собственными руками рублю себе бревнышки для креста. Брови у нее уже вскинулись выше, чем Христос на распятии, я вижу, к чему она готовится, и это подхлестывает меня еще того сильнее.

– Может, даже завтра.

– И что это за работа?

– Просто помощником, и все дела.

– Я была когда-то знакома с женой Тайри, с Хильдегард.

Таким образом она поднимает ставку: чтобы я, типа, имел в виду, что она в любой момент может случайно встретиться с женой Тайри. Но я туго держусь взятой линии; я на все готов, чтобы в очередной раз не проиграть в нашей игре в ножички. Моя старушка в ножички не проигрывает. И эту партию она еще не проиграла.

– Да, а как насчет доктора Дуррикса? Я просто умру, если полиция еще раз приедет к нам домой…

– Я могу работать по утрам.

– А что подумает Тайри Лассин, если ты не будешь выходить на полный рабочий день?

– Мы с ним обо всем уже договорились.

– Значит, теперь, раз ты у нас уже такой взрослый, и все такое, ты сможешь платить мне немного денег – за жилье.

– Да, конечно, ты можешь забирать большую часть денег – да хоть все эти деньги, если тебе нужно.

Она вздыхает так, словно я уже задолжал ей за постой.

– Первым делом нужно будет рассчитаться с электрической компаний, Вернон, – когда у тебя первая получка?

– Ну, может быть, удастся взять аванс.

– Без какого бы то ни было послужного списка?

– А почему бы и нет? – говорю я, щурясь в темное ночное небо. – Ну, а теперь я могу пойти и погулять в парке?

Она мечтательно прикрывает глаза, ее брови в невинном восторге взлетают выше некуда.

– А разве я говорила, что не разрешаю тебе ходить в парк…

Вряд ли стоит особо говорить о том, что нет ни хуя никакой такой работы. И вот он я, стою, как говна объевшись – от того, что я только что натворил, – и в лицо мне дует пахнущий текилой ветерок. Вранье кишит вокруг меня, как муравьи на муравьиной куче.

– Теперь тебе, наверное, нужно будет давать по утрам с собой что-нибудь на обед, – говорит матушка.

– Да нет, обедать я буду приезжать домой.

– От Китера? В такую даль?

– Двадцать минут на велике.

– Да что ты говоришь, туда на машине-то ехать почти двадцать минут…

– Не-а, я знаю, где и как срезать.

– В общем, лучше я, наверное, созвонюсь с Хильдегард Лассин и узнаю, чего они хотят. Глупость какая-то, честное слово.

– Ладно, ладно, обеды буду брать с собой.