Нога Лалли выстреливает откуда-то снизу, и я вверх тормашками лечу на ковер. Он отключает интерком.

– Бедные вы мои, – говорит он в трубку. – Я же строго-настрого велел людям из телекомпании навещать вас, пока я буду в командировке…

Я пытаюсь прорваться к кнопке громкоговорителя, но он отмахивается ногой и держит меня на расстоянии.

– Да, я все понимаю, хорошая моя, но психические расстройства излечимы, потому-то я и оказываю вам помощь, потому я всем сердцем и отдаюсь работе с тобой – и с другими нашими красавицами, с прекрасными леди из нашего милого дома…

Я умудряюсь все-таки доползти до дальней стороны телефонного столика, по-пластунски, на животе, но Лалли наскоро прощается и швыряет трубку. Телефон звонит снова. Он выдергивает шнур из розетки. Всяческое дыхание в комнате замирает – вместе с агрегацией тромбоцитов, или что там еще делают человеческие тела для поддержания жизнедеятельности.

Лалли разворачивается лицом к публике:

– Мне кажется, настало то время – когда я могу кое в чем вам признаться.

Я щурюсь, пытаясь сквозь ватерлинию табачного смога разглядеть темную сторону гостиной, где, плотно сдвинув колени, сидят рядком наши дамы. Неподвижные и вбитые в диван: плотно, как клепки.

– Некоторое время тому назад я решил отдать часть себя тем из наших сограждан, кому повезло меньше, чем нам.

– Аминь, – тихо произносит пастор.

На лице у Лалли появляется скорбное выражение.

– Для меня самого это было полной неожиданностью. Я был настолько амбициозен, настолько плотно укутан в оболочку собственного Я… – Он делает паузу, чтобы наскоро промокнуть пальцем уголок глаза. – Голос, который вы только что слышали, это голос одной из моих прекрасных дам – одной из моих Солнечных Душ.

– Уау, а мне показалось, что с головой у нее все в порядке, – говорит Леона.

– Шшш, Лони, о господи, – говорит Джордж.

– Какая трагедия, не правда ли? – продолжает Лалли. – Она не виновата в том, что ей приходится сидеть под замком. Никто из них не виноват.

– Херь собачья, – говорю я.

– Вернон Грегори, прекрати немедленно, – обрывает меня матушка.

– Вы что, оказывали им поддержку? – спрашивает Джордж.

Лалли вздыхает.

– Может быть, если бы именно так я и делал, все было бы намного проще – на свете так много изломанных человеческих судеб, несчастных людей, которые нуждаются в помощи. А я так мало могу им дать…

– Нет, сын мой, – голосом слепого сказителя чревовещает пастор, – вы дарите их самым драгоценным, что только есть на свете, – христианской любовью к ближнему.

Лалли беспомощно пожимает плечами.

– Так что если вам иногда покажется, что я несколько стеснен в средствах, вы будете знать почему. Просто иногда меня охватывает страшное чувство вины за то, что у меня вообще хоть что-то есть на этом свете. – Его взгляд пускается в легкую пробежку по дивану, уютно обтекая надутые дамские губки, соскальзывая с влажных от слезы ресниц, прежде чем упасть обратно на пол. Лалли встряхивает головой. – Но самым трагическим в данной ситуации мне кажется то, что теперь они знают, где я нахожусь.

Проходит целая секунда, пока в мою матушку не успевает вселиться Испуганная Лань. Она вздрагивает.

– Да? А что здесь трагического?

Он стреляет в мою сторону влажным взглядом. Потом вздыхает.

– Одним из строжайших правил тамошнего заведения является неразглашение личности любого, кто хочет оказывать пациентам помощь. Если все откроется, я лишусь какой бы то ни было возможности оказывать такую помощь впредь. А я теперь, кажется, и месяца на свете не проживу, если не смогу хотя бы ненадолго повидать своих милых девочек. А значит – я должен немедленно отсюда уехать.

Гробовая тишина. Потом моя старушка взрывается:

– Нет, Лалли, только не это, о господи, я хочу сказать – нет, ради бога…

– Прости меня, Дорис. Это – что-то большее, чем наша с тобой любовь.

– Но ведь можно отрубить связь, сменить номер… Лалито? Разве ты сможешь просто взять и уйти, после целого месяца настоящего счастья?

– Целой недели настоящего счастья, – поправляет Лалли. – Прости. Может быть, если бы Вернон не позвонил в мой Дом, может статься, если бы он за все это время не скопил в себе столько злобы, но теперь обратной дороги нет. Ситуация станет еще более напряженной после того, как я позвоню шерифу.

– Не выйдет, – говорит Джордж. – Я бы и сама уже давно ему позвонила, но только он сейчас занят на этой облаве, которую организовало «Барби Q».

Сначала струйки, а затем потоки крови, венозной и артериальной, разбегаются по ковру из матушкиных