— Вы сегодня за меня серьезно решили взяться, да? Хотите в грязь втоптать? Ведь знаете же не хуже меня, что Джонатан давно уже с богатыми шлюхами в городе путается! А подарки мне дарит, так это чтобы совесть свою успокоить. Работы много, а то я бы занялась его делишками! Он никогда не любил меня, как я хотела.

— А ты никогда не пыталась узнать, может, ты не оправдала его надежд?

Эстер, конечно, понимала, что Энн-Олимпия права, но обычно в таких делах разумные доводы с материнским сердцем не в ладу. Мать всегда заступится за родное дитя, и совсем не важно, что дитя ее давно вышло из нежного возраста и уже обзавелось собственными детьми.

— Не будешь же ты отрицать, что он женился на тебе по любви?

— Как плохо вы знаете собственного сына! — с горечью ответила Энн-Олимпия. — Он и обвенчался- то со мной только потому, что мой отец мог поддержать его в начале карьеры. Это сыграло решающую роль. Я это знала, но не придавала значения, искренне верила, что он, несмотря ни на что, любит меня! Как только у вас на горизонте замаячила слава, о какой мой отец мог только мечтать, в Джонатане вдруг заговорило чувство сыновнего долга, и он ушел к вам, и никогда бы не женился на мне, не будь у меня приданого! Отчего бы не жениться! В его руки попадала кругленькая сумма! Где еще найдешь такую невесту? О какой любви вы говорите? Ведь больше всего на свете он любит самого себя и еще деньги — вот и вся его любовь! А я… Что я… Семья и дети только тешат его самолюбие.

Энн-Олимпия развернулась и направилась к выходу. У самых дверей она остановилась:

— Никогда больше не напоминайте мне о доброте и любви. Я уже забыла, что это такое.

Эстер осталась одна. Однако гнев не утихал, и оттого, что за Энн-Олимпией осталось последнее слово, Эстер просто пришла в ярость. Чертежный карандаш хрустнул в ее руках и полетел на стол. Одна из половинок ударилась о крышку деревянного ящичка с полированными ручками, о которых спрашивала Энн- Олимпия. Эстер прошла в мастерскую и распорядилась, чтобы отнесли ручки к невестке. Сама Эстер не хотела больше встречаться с Энн-Олимпией, пока та не успокоится.

Сара возилась с детьми Джонатана на лужайке перед домом, когда в дверях главной мастерской появилась Энн-Олимпия, явно чем-то сильно расстроенная. В одной руке она держала эскиз, а второй нервно потирала виски. Сара настороженно замерла, исподлобья следя за каждым движением Энн-Олимпии. Малышня, почувствовав заминку, наседала, теребя за юбку, но Сара не обращала на них внимания. Она готова была тотчас улизнуть под любым предлогом, если Энн-Олимпия вздумает остановиться и поговорить. Сара всегда испытывала какой-то безотчетный страх перед женой Джонатана. Это странное чувство с годами не ослабевало, а наоборот, усиливалось. Сара не знала, откуда берется этот страх. Она не боялась никого из Бэйтменов, правда, и добрых чувств ни к кому не испытывала. Ни к кому, кроме Питера. Уильям не в счет, он стоит особняком, потому что Сара его любит. Для него в ее сердце есть свое особое место, и она не смешивает Уильяма с остальными Бэйтменами.

— Ну, давай же тетя Сара! Ты же знаешь! Давай! Ну!

Маленький Вилл держал ее за руки и то поднимал их волною вверх, чтобы другие дети могли пробежать под образующейся арочкой, то быстро опускал вниз. Все весело смеялись, и каждый хотел, чтобы поймали именно его. Детский хоровод замыкал малыш, который едва научился ходить. Все наперебой объясняли ему, что делать, но он ничего не понимал. Саре считалочка тоже не нравилась — напоминала какие-то смутные, но страшные образы и сцены из ее собственного прошлого. Сара старалась не думать об этом. Энн-Олимпия прошла мимо и скрылась за углом дома. У Сары вырвался вздох облегчения, она сразу оживилась, и игра разгорелась с новой силой. Началось столпотворение, все повалились на траву, слетали вязаные шапочки, терялись перчатки… Веселый детский смех звенел над лужайкой. Сара тоже смеялась. Она любила детей. С ними чувствовала себя наверху блаженства. Сара и сама завела бы ребенка, но у нее менструальный цикл так и не установился. Нарушение менструальной функции выражалось в увеличении интервала между циклами. Бывало, пропадет на полгода, даже на год, и поди угадай, когда нужно… Видимо, поэтому она и не могла забеременеть.

Однажды Сара украла из детской куклу, принесла домой и возилась с ней как с живой — пеленала, баюкала. Но, как назло, законный владелец так разревелся, требуя любимую игрушку, что поднялся страшный переполох — все перевернули вверх дном, бегали, искали. Сара испугалась и, не зная что ей делать, спрятала куклу. А Питер нашел и вернул. Однако вместо нее Саре купил новую, и она осталась довольна. Порой Сара надолго забывала о своей игрушке. Это были лучшие времена в ее жизни: они с Питером ходили в гости и сами приглашали к себе его друзей. Своих у Сары не было, да и не нужен ей был никто.

Наигравшись, дети разбрелись по домам. Сара осталась одна. Она медленно брела по дорожке и думала о том, как давно они с Питером не танцевали, не слушали музыку. Саре даже показалось, что эта мысль не в первый раз приходит ей в голову. Когда же они были в гостях? Ах, да, ну конечно же, на Рождество. Они все собрались у Эстер, ели жареного гуся. Сара могла бы вдоволь повеселиться с детьми, если бы с ними не было Энн-Олимпии. Какой-то инстинкт подсказывал ей, что от жены Джонатана исходит угроза благополучию Сары и Питера. Видимо, это ощущение возникало от того, что Сара видела их странные лица, когда Энн-Олимпия и Питер ссорились. Она чувствовала, что вражда между ними есть что-то наносное, неестественное, скрывающее их истинные чувства. Однажды Саре даже пришлось на глазах у всех подойти к Питеру и обнять его, чтобы хоть так напомнить ему о себе. Казалось, Энн-Олимпия настолько завладела его мыслями, что он уже не замечает ничего вокруг. Питер не сразу пришел в себя. Сара с видимым удовольствием отметила, как просветлел его взгляд, он выбросил из головы мысли об Энн- Олимпии, нежно сжал ладонями подбородок Сары и улыбнулся ей, именно ей, а не Энн-Олимпии.

Что бы ни случилось, Сара все простит Питеру. Он спас ей жизнь и избавил от Торнов. Если бы не он, Сару бы снова били и закрывали в темный чулан, как раньше. И еще много других ужасов ждут не дождутся своего часа. Нет, Сара не хочет терять Питера, она еще помнит, как загадочно манила обманчиво- неподвижная вода в пруду и вдруг изошлась в бурном водовороте, стремительно надвигаясь мутно-зеленой бездной откуда-то снизу. Если бы не Питер…

— Сара, ты моя жена, — часто повторял он. — Никто больше не причинит тебе зла. Я же обещал и свое слово сдержу.

Когда становилось особенно тяжело, у Сары возникала потребность по нескольку раз в день забегать к нему в мастерскую. За сегодняшний день она сделала это дважды, оставляла детей на лужайке и уходила, просто чтобы посмотреть на него. В мастерской с ней уже перестали здороваться, потому что она никогда не отвечала и ни с кем не разговаривала. Как бы ни был Питер занят, он всегда оторвется от работы, посмотрит в ее сторону, кивнет понимающе, и тогда Сара снова уходит. Однажды новый подмастерье насмешливо поглядел на нее и хихикнул, и тут же получил такую затрещину, что долго потом не мог прийти в себя. С тех пор никто больше не хихикал.

Быть может, она бы чувствовала себя увереннее, если бы Питер любил ее так же, как любил Элизабет, как-то раз подумала Сара и тут же удивилась, отчего эта мысль не приходила ей в голову раньше. Впрочем, ответ уже был готов. Да, Саре достаточно было его хорошего отношения к ней, его доброты и нежности. С Питером она уже меньше думала об Уильяме. И хотя она не могла пробудить в нем той любви, о которой мечтала, Сара все равно была довольна, потому что владела Питером безраздельно.

К приходу мужа Сара приоделась. Выбрала свое лучшее сиреневое платье из изящного муслина, в волосы вплела зеленые ленты.

— Ты сегодня такая красивая, — сказал Питер с порога. Он уже настолько привык постоянно ее утешать и подбадривать, что делал это почти автоматически. Питер уже стал на ступеньку, хотел подняться к себе, после работы нужно было умыться и переодеться, но Сара, покачивая бедрами, преградила ему дорогу.

— Давай устроим ужин на полу у камина, — предложила она. Память еще хранила вечера, когда они с Уильямом располагались где-нибудь на полу в кухне, приносили подушки, чтобы было удобнее, потом кормили друг друга заранее припасенной едой и весело смеялись.

Питер уже привык ко всяким неожиданностям, поэтому не удивился, а просто подумал и решил, что ответить. Это не заняло много времени. Он устал за день и здорово проголодался. В общем, ему сейчас не до экзотики. К тому же, едва он переступил порог дома, в нос ударил запах свежей баранины и с той минуты неотступно щекотал ноздри, вызывая слюну. Питер подумал, как неудобно есть на полу. Соус будет капать, руки испачкаются, да мало ли еще что. Он хотел просто и спокойно сесть на стул, под столом вытянуть ноги