танцы. Сара занервничала.

— Мне нужно возвращаться, а то заметят, что я исчезла.

Уже на ходу он объяснил ей, как найти потайной лаз в конюшню и, крикнув на прощанье: «До субботы!», остановился, рассудив, что вдвоем появляться неразумно. Вот уже в последний раз мелькнуло за деревьями ее зеленое платье и исчезло через секунду в темном дверном проеме. Дверь за ней закрылась. Выждав некоторое время, Уильям тоже вышел из-за деревьев и направился на звуки вальса. На освещенной лужайке кружили пары. Уильям сразу заметил мать. Веселая, раскрасневшаяся, она танцевала с Эшдейлом. Уильям подумал, что надо бы с ней переговорить, когда закончится вся эта кутерьма. В карманах-то у него ни гроша, а деньги нужны срочно — ведь в субботу придется брать лошадь, чтобы добраться сюда из Лондона. После встречи в саду Уильяму удалось увидеть Сару лишь мельком. «Горгоны»-опекуны вскоре увезли ее со свадьбы. Они считали танцы делом грешным и поэтому не захотели оставаться. Но это не испортило Уильяму настроения. Девушек и дам было много. Как стемнело, он прихватил одну из них и увел в сад, где они занимались Бог знает чем, заставив ее бедного мужа метаться в бесплодных поисках.

Питеру и Элизабет не терпелось наведаться в квартиру, которую они себе сняли рядом с домом Джосса и Элис. Поэтому, не дожидаясь окончания танцев, они тихонько испарились с вечеринки, и взявшись за руки, помчались по темной улице к своему восемьдесят шестому номеру. Сердца гулко застучали, когда Питер закрыл входную дверь на засов и, обернувшись, прижал Элизабет к груди.

— Вот мы и вместе. Трудно поверить. Я ждал этой минуты долгих пять лет, — он осторожно снял с ее головы венок из роз и отбросил его в сторону.

— Питер, милый, я ждала гораздо больше — всю жизнь! Наконец этот день наступил. Теперь никто и никогда не сможет нас разлучить! Никто и никогда!

Он поцеловал ее, подхватил и понес наверх в спальню. Она была легче перышка, такая прозрачная и воздушная, вся в белом разметавшемся кружеве шелка. С детства ему знакомо было это ощущение. Так когда-то он держал на своих ладонях спасенных от пожара птенцов — они тоже были легкими и воздушными. И наступила ночь. Сладкая и бессонная, со страстными поцелуями и нежными ласками. Приближалось утро, и вместе с первыми лучами восходящего солнца в душе Элизабет окончательно поселилась уверенность в том, что ни одна женщина на земле не была еще так любима и счастлива, как она.

Гости разошлись далеко за полночь. Все приехавшие издалека нашли приют под кровом Эстер и у Джосса с Элис. И хотя в доме было полно народу, все быстро угомонились, утомившись, видимо, за день. Не было слышно ни звука. Только Уильям задумчиво сидел на веранде. Напротив, в одном из окон Эшдейлов горел свет. Значит, Джеймс остался на ночь. Точно. Во дворе чернел силуэт его роскошной кареты, которая была предметом зависти соседей и мечтой любого грабителя с большой дороги. Голос Эстер вывел Уильяма из задумчивости:

— А ты что же не спишь? Не устал, Вилли?

Он знал, что она придет, и терпеливо ждал ее появления. С тех пор, как умер отец, она вместо него делала этот вечерний обход.

— Да нет, — ответил Уильям.

Эстер подошла ближе и положила руку ему на плечо. Она все еще была в своем нарядном шелковом платье.

— Посиди со мной. Такая чудесная ночь! У меня к тебе просьба, но ты посиди. Это не потому, что просьба, я просто хочу побыть с тобой.

Она легко догадалась, чего он хочет, и улыбнулась при мысли о том, как он всегда мягко стелет, прежде чем преподнеси горькую пилюлю. Однако у Эстер было прекрасное настроение, и не хотелось в такой счастливый день выговаривать ему за то, что он транжирит деньги, не хотелось ставить ему в пример отца, который умудрялся и подмастерьях протянуть и на гораздо меньшую сумму, чем Уильям получал у Ричарда.

— Можешь не говорить. Я знаю, что тебе нужно. Я и сама собиралась дать тебе гинею перед отъездом, — она добродушно кивнула ему, но садиться не стала. Он подчеркнуто облегченно вздохнул. Она заметила и усмехнулась, но тут же строго поджала губы.

— Спасибо, мам. В Лондоне, знаешь, деньги тают моментально…

— Да, уж заметно, что тают, — сухо ответила она. — Спокойной ночи. Выспись хорошенько.

Уильям снова остался один на веранде. На лице застыла довольная улыбка. Целая гинея! Он сунул руки в карманы и блаженно вытянул ноги. Целая гинея! Надолго хватит. Можно сколько угодно ездить из Лондона и обратно. А в Саре что-то есть: какая-то непостижимая загадка. Ну, ничего, теперь-то он ее обязательно разгадает. В мечтах он уже летел к ней на свидание, как вдруг завис на пол пути. В голову ему пришла довольно интересная мысль. Уильям подумал, что лето уже на исходе, зима не за горами, и неплохо было бы приготовиться к холодам, на случай, если его роман затянется.

Убедившись, что Эстер ушла наверх, Уильям зашел в дом и шмыгнул в бывший отцовский кабинет, где Джосс теперь хранил свои книги. В верхнем ящике шкафа, где лежали эскизы и деловые бумаги Эстер, на крючке висела связка ключей. Уильям снял с кольца только два: один от висячего замка на калитке, которая вела в садик, где Эстер выращивала лекарственные травы, и второй — от особняка Эшдейлов. Дверца шкафа предательски скрипнула, Уильям настороженно замер, прислушиваясь. Убедившись, что все тихо, он вышел из дому и направился к старой мастерской. В расплавленном воске Уильям сделал матрицы обоих ключей для того, чтобы позже изготовить дубликаты. Затем вернулся в дом и повесил ключи на место. Бросив затвердевшие восковые пластинки в свою дорожную сумку, Уильям устало рухнул на постель и тут же заснул здоровым крепким сном.

В субботу, задолго до встречи с Сарой, Уильям уже подъезжал к особняку. В сгущающихся сумерках пробраться незамеченным не составляло особого труда. Задворками до конюшни, а там и рукой подать. Благо, он знал здесь все ходы и выходы как свои пять пальцев. Лошадь Уильям оставил в рощице, что начиналась сразу за деревушкой неподалеку от усадьбы Эшдейлов, дальше он пошел пешком, прячась за деревьями, и вскоре добрался до самой калитки. Вокруг было тихо и безлюдно. Обычно ею пользовались только Эстер и Энн, когда ходили в библиотеку или проведать свои лекарственные травы. Дубликат был сработан отлично. Замок щелкнул и поддался. Оглянувшись по сторонам, Уильям торопливо вошел и притворил за собой калитку. Во дворе все ему было знакомо, только вот в доме бывал не часто. По густо разросшемуся кустарнику Уильям надеялся пробраться прямо к парадному входу, но оказалось, что во время последнего визита Джеймса Эшдейла, когда он остался на ночь в особняке, садовники получили указание привести все в порядок, и теперь весь сад был заново перекопан и вычищен, а кусты к досаде Уильяма коротко подстрижены. Успокаивало лишь то, что хозяин вряд ли вернется сюда до будущей весны. Он обычно всю зиму сидит в Лондоне.

Вся мебель в особняке была накрыта чехлами. В желтоватом дрожащем свете фонарика предметы отбрасывали длинные тени, и казалось, вот-вот из какого-нибудь темного закоулка явится привидение. Ставни на окнах были плотно прикрыты, поэтому можно было не опасаться, что кто-нибудь снаружи увидит свет.

Уильям посветил фонариком вокруг, чтобы определить направление, и начал обход. В комнатах он не обнаружил ничего интересного, лишь спальня поразила его воображение. Уильям остановился на пороге и, открыв от удивления рог, долго разглядывал огромную кровать Эшдейла. Он еще ни разу в жизни не видел такого пышного великолепия: стены спальни были обиты шелковой тканью нежно-розового цвета, над кроватью возвышался резной золоченый полог, почти до самого потолка украшенный яркими страусовыми перьями. Чехлов на мебели здесь не было. Уильям догадался, что это слуги что-то напутали и, решив, что Джеймс останется в усадьбе еще на несколько дней после свадьбы, даже поменяли постельное белье. Уильям подошел поближе, пощупал рукой белоснежную хрустящую простыню и усмехнулся. Пока судьба была к нему благосклонна, раз дарила даже чистые простыни на постели.

Сара пришла поздно. Он уже забеспокоился, думал, что не придет. Но вот, наконец, послышался хруст сухих веточек. Уильям светил фонариком, пока она пробиралась сквозь узкий проход в широкой грубо сложенной стене, которую, быть может, построили в свое время еще римляне. Вот, наконец, из черной дыры показалась голова Сары. Уильям наклонился, подхватил ее под мышки и, напрягшись изо всех сил, потянул вверх, как огромную рыбину, попавшую на крючок его удилища. Уильям ожидал, что увидит