на крышке гроба. Она молча стояла и смотрела, как гроб опускают в землю, полы ее плаща развевались от сильного ветра. В этот момент она поняла, что ее сердце навсегда осталось там, под крышкой гроба ее мужа.

Питер и Уильям приехали домой на Рождество. Со стороны Ричарда это было большим одолжением, ведь если только Рождество не приходилось на воскресенье, оно ничем не отличалось для него от остальных рабочих дней недели. Не было ощущения праздничности, продолжалась обычная трудовая неделя — вовсю шла бойкая торговля в магазинах, и в мастерских работы было хоть отбавляй. Однако Ричард решил отпустить Питера и Уильяма домой, понимая, как сейчас несладко приходится его теще. Эстер весь день хлопотала по дому: пекла пироги с мясом, поставила в духовку гуся, приготовила пудинг с изюмом, добавив для вкуса немного бренди. Мастерскую в этот день закрыли — Эстер подумала, что им с Джоссом не мешает хорошенько отдохнуть. Ведь они работают не покладая рук с того самого дня, как похоронили Джона. Заказов накопилось столько, что только успевай поворачиваться. Да и помимо заказов забот хватало — на все ведь махнули рукой, пока Джон болел и потом… похороны — вот и поднакопилось… А тут еще Питер поразил всех. Подгадал момент, и только они остались одни, сказал матери:

— Со смертью отца все изменилось. Нечего мне на стороне счастья искать. Я свое отучился. Хватит. Пойду-ка я к тебе в мастерскую. Будем работать втроем: Джосс, ты и я.

— Нет, — Эстер в ужасе отшатнулась. — Что ты такое творишь! Ты считаешь, что из чувства долга обязан помочь мне, но ты ошибаешься. Мы с Джоссом уже втянулись и неплохо управляемся вдвоем. Дела опять пошли и гору. О чем беспокоиться? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе остаться? Нет. Нет и еще раз нет. В этом просто нет необходимости. У тебя своя дорога в жизни! Ты должен учиться! — волнуясь, она ухватилась обеими руками за лацканы его пальто. — Я верю в тебя! Ты будешь великим мастером по серебру! Весь мир о тебе заговорит!

— Мам, это ты сама придумала новое название для тех, кто занимается изготовлением изделий из серебра? — в его глазах зажглись веселые искорки. — Ты как всегда в точку! Что ни слово — то золото! Потому-то я и хочу остаться с тобою. Мы всю жизнь будем вместе, что бы ни случилось! Ну, скажи, на что мне чужой мастер, когда у меня свой есть, и не хуже?

— Видишь ли, я ведь не почетный член Общества Ювелиров, как твой отец. Да и не смогу я никогда достичь вершин его мастерства, а значит, никогда не добьюсь его положения. Это всегда будет мешать тебе, как мешает сейчас Джоссу. С нами ты будешь не более чем помощником мастера. И даже самыми лучшими своими работами ты не добьешься признания. Делай выводы! У тебя перед глазами живой пример. Возьми Джосса, ведь у него же есть свое клеймо мастера, но воспользоваться он им не может потому, что мастерская принадлежит мне. Ну и как тебе это нравится? Надеюсь, ты и сам прекрасно понимаешь, что положение у Джосса незавидное.

— Это еще ничего не доказывает. Джосс — это Джосс, а что касается меня, то я всегда был честолюбивее Джосса. У меня все будет по-другому. Вот увидишь. И кто сказал, что в мастерской Бэйтменов нельзя стать хорошим ювелиром, а потом уйти, как и из любой другой?

— Элизабет будет против, — не сдавалась Эстер. Это был ее последний козырь. Она понимала, если не сработает и он, то Питера уже не отговорить.

— Нет. Лиз не будет противиться. Она считает, что я ничего не потеряю, если начну работать с тобой. Ведь многие владельцы мастерских делают все для того, чтобы заставить ювелиров работать на них по гроб жизни. А у тебя я буду как у Христа за пазухой!

Хотя Эстер и не соглашалась с ним, в глубине души она понимала, что он прав. Его слова вносили сумятицу в ее мысли и в то же время открывали новые горизонты. Эстер с силой сжала руками виски, словно хотела таким образом избавиться от сомнений. Лицо ее просветлело. Конечно же, Питер прав, подумала она. Почему бы не попробовать? И вправду собрать всех сыновей Джона. Ведь только так и можно прославить имя Бэйтменов. Естественно, кое-что придется изменить. Надо развернуться — потребуются деньги на новые помещения, инструменты… Так постепенно в голове Эстер созрел план будущих преобразований — конечно, только в общих чертах. Многое еще предстояло хорошенько обдумать и взвесить. Однако Рождество — семейный праздник. В такой день обычно не загадывают на будущее, а думают только о настоящем, поэтому Эстер отложила окончательное решение на потом.

— Ладно, поговорим об этом в другой раз, — она взяла Питера под руку. — Тебе еще сколько? Три года? Ну вот, еще работать и работать! Пойдем, а то нас уж, наверное, обыскались.

В эту ночь она так и не смогла заснуть. Эстер встала с постели и в раздумье зашагала по комнате. Взвесив все за и против, она приняла окончательное решение о судьбе Питера. Все еще размышляя о том, что ей предстоит сделать, Эстер спустилась по скрипучим ступеням вниз приготовить настой ромашки. Заслышав звук ее шагов, Энн тоже встала и прошла на кухню.

— Что случилось, мама?

Эстер обернулась. Энн стояла на пороге. Она уже надела свое скромное, простого покроя платье, не осталось и следа от прически, сделанной по случаю праздника. С распущенными волосами, которые нежными локонами ниспадали на плечи, она выглядела лет на десять моложе.

— Нет. Нет. Ничего. Просто не спится, — на сердце у Эстер потеплело, и приятная истома разлилась по телу. Эти чувства охватывали ее каждый раз, когда она видела дочь.

Энн открыла буфет, взяла чашечки с блюдцами и поставила на стол. Частенько, бывало, засиживались они допоздна в теплой и уютной кухне за чашечкой чая. Энн делилась с матерью своими маленькими тайнами — выкладывала все начистоту, а порой, когда приходилось особенно тяжко, просто изливала душу, выплескивая все, что накипело. Вот уже который раз за последнее время хотела она поговорить, чувствуя, что в этом ее спасение, и каждый раз срывалась — не могла, слова не шли. Словно какая-то сила не давала ей произнести имя Мэтью, не позволяла даже заикнуться о нем. Так что Энн уже потеряла всякую надежду. Сейчас она даже и не пробовала говорить на эту тему. В глубине души Энн по- прежнему любила свою семью, но она никогда не обнаруживала перед другими своих чувств. Как ни велико было ее горе, ее тоски по отцу, никто ни разу не видел ее плачущей. По своему горькому опыту она знала, что испытывают сейчас ее близкие, и это помогло ей стать человеком, которому каждый открывал свою душу. Не было слушателя благодарнее ее, не было человека, который мог посочувствовать и понять так, как это получалось у Энн. И не удивительно, что за чашкой чая Эстер не замедлила поделиться с ней всем тем, о чем успела передумать за этот вечер: рассказала ей о своих планах на будущее, о чувствах, которые переполняли душу. Именно Энн она открыла то, чего не сказала бы больше никому на свете.

Дочь внимательно слушала и одобрительно кивала в знак согласия. Лишь изредка вставляла она словечко — в основном давала советы, которые приходились как нельзя кстати.

— Тогда, я думаю, тебе нужно будет надеть лучшее платье. Вот то, темное, цвета меди. Оно не такое броское и выгодно подчеркивает твои красивые волосы, тебе очень идет — строгое и в то же время приличное. Папа ведь не хотел, чтобы ты носила траур. Ты только выполнишь его волю, не оскверняя его памяти. Да и роль бедной вдовы не для тебя. Подумают еще, что пришла в черном только для того, чтобы тебя пожалели.

— Да, ты права. Но все же я не думаю, что Джеймс считает меня слабой женщиной, — коротко бросила Эстер.

— Само собой. Я не об этом. Просто ты должна не поддаваться слабости, даже сейчас, когда тебе тяжело, покажи, какая ты есть на самом деле. Держись так, чтобы не возникало сомнений в том, что ты человек сильный и деловой. Нужно, чтобы в тебе увидели партнера, делового партнера, а не просто женщину, понимаешь?

— Хорошо, я все сделаю так, как ты говоришь.

На следующее утро впервые за последние несколько месяцев Эстер подошла к зеркалу. Она долго и внимательно разглядывала свое отражение. Ничто не ускользнуло от ее придирчивого взгляда. Что ж, отметила Эстер, кожа все такая же ровная и гладкая, как и раньше. Правда, уже появились морщинки, но их почти не заметно. Та же изящная и стройная фигурка. Тонкая, как у юной девушки, талия — ни намека на